natt Posted February 25, 2008 Share Posted February 25, 2008 В догонку к теме о творчестве участников форума. Перевод одноименного произведения "The Portobello Road" (1956) английской писательницы Мюриэл Спарк. Критика принимается! Портобелло Роуд. Однажды в дни моей беззаботной юности, в самый разгар лета, лениво развалившись с моими друзьями на стоге сена, я нашла иголку. Вот уже несколько лет, как я в тайне догадывалась, что я отличалась от обыкновенных людей, но этот случай с иголкой только подтвердил мои предположения окружавшим меня людям – Джорджу, Кетлин и Тощему. Я пососала свой палец. Когда я засунула свободную руку глубоко в сено, мой палец пришелся как раз в то место, где и застряла иголка. После того, как все пришли в себя, Джордж произнес: «Палец сунула, а шишку вынула!». И мы опять залились безудержным смехом. Иголка вошла глубоко в подушечку пальца, так что из этой маленькой ранки текла тоненькая кровавая речушка. Но дабы наше веселье не застопорилось, Джордж быстро вставил: «Смотри не запачкай мою рубашку своим чертовым пальцем». Мы снова наполнили хохотом жаркий день, проводимый на пограничной полосе. На самом деле, я бы совсем не хотела быть такой же молодой, как тогда. Эта мысль приходит мне в голову каждый раз, когда я случайно наталкиваюсь на фотографию, на которой Тощий, Кетлин и я взгромоздились на верхушке стога. Тощий как раз анализировал суть моей находки. «Это не могло стать результатом работы мозга. У тебя мозгов не особо, зато ты везучая малышка». Все сошлись на том, что иголка предвещала необыкновенную удачу. Разговор принимал серьезный оборот и Джордж предложил: «Давайте, я сфотографирую». Я обвязала палец платком и приготовилась. Указывая пальцем из-за своей камеры, Джордж закричал: «Смотрите, мышка!» Кетлин и я завизжали, хотя думаю, мы обе знали, что никакой мышки там не было. Зато мы снова громко загоготали, а потом наконец успокоились, чтобы Джордж сделал снимок. Мы славно получились, и сам день выдался восхитительным, но я бы не хотела повторить его снова. С того дня меня прозвали Иголкой. В одну из суббот недавних лет я прогуливалась по Портобелло Роуд, пробираясь сквозь толпу торговцев, выстроившихся на узком тротуаре, и заметила женщину. Вид у нее был изможденный, осунувшийся, хотя очевидно она была богата. Она была худой, но с высоко поднятой грудью, как у голубя. Я не видела ее почти пять лет. Как сильно она изменилась! Но я узнала свою подругу, Кетлин. Черты ее лица уже начали впадать и выдаваться, как обычно случается с ртами и носами людей, которым предначертано всегда выглядеть старше своих лет. Когда я в последний раз виделась с Кетлин почти пять лет назад, ей было под тридцать. Тогда она говорила: «Я утратила свою внешность, это у нас семейное. Все женщины красивы в девичестве, но мы рано старимся, увядающая кожа темнеет, а нос удлиняется». Я молча стояла среди толпы, наблюдая за ней. Как вы убедитесь, у меня не было возможности разговаривать с Кетлин. Я видела, как она с жадностью проталкивается от прилавка к прилавку. Она всегда любила старинные украшения, умела торговаться и заключать выгодные сделки. Меня удивило, что я не встречала ее раньше во время моих субботних прогулок по Портобелло Роуд. Из беспорядочно разложенных на прилавке брошек и подвесок из оникса, лунного камня и золота, резким движением своих длинных скрюченных пальцев она выхватила кольцо с жадеитом. «Как тебе вот это?» спросила она. Тут я увидела ее спутника. Я не обратила особого внимания на великана, следовавшего за Кетлин на расстоянии нескольких шагов, но сейчас заметила его. «Кажется ничего», сказал он. «Почем оно?» «Сколько оно стоит?» спросила у торговца Кетлин. Я пригляделась к мужчине, сопровождавшему Кетлин. Это был ее муж. Борода показалась мне непривычной, но под ней я с легкостью узнала огромный рот, яркие, чувственные губы и большие карие глаза, вечно исполненные грусти. Я не могла говорить с Кетлин, но почувствовала внезапный порыв, который заставил меня тихо произнести: «Здравствуй, Джордж». Гигант обернулся, услышав мой голос. Вокруг было много людей, но он все же увидел меня через некоторое время. «Здравствуй, Джордж», повторила я. Кетлин, как обычно, начала торговаться с хозяином прилавка о цене кольца с жадеитом. Джордж продолжал таращиться на меня. Его рот слегка приоткрылся, и я увидела среди густой поросли бороды и усов длинный разрез красных губ и белых зубов. «Господи!» вымолвил Джордж. «В чем дело?» спросила Кетлин. «Здравствуй, Джордж» еще раз повторила я, но на этот раз довольно громко и приветливо. «Смотри! Смотри кто там, рядом с фруктовым прилавком!» воскликнул Джордж. Кетлин посмотрела, но не увидела. «Кто там?» спросила она с нетерпением. «Это же Иголка! Она со мной поздоровалась!» ответил Джордж. «Какая Иголка?» спросила Кетлин «Ты говоришь о нашей подруге Иголке, которая...» «Ну да, вон она. Господи!» У него был нездоровый вид, хотя когда я сказала «Здравствуй, Джордж», я говорила очень даже дружелюбно. «Не вижу никого, кто бы хоть чем-нибудь походил на бедняжку Иголку» ответила Кетлин, глядя на него. Она явно была обеспокоена. Джордж показал ей прямо на меня: «Да вон же, говорю тебе это Иголка!» «Ты нездоров, Джордж. Боже, тебе начинает что-то мерещиться. Поехали домой. Иголки там быть не может. Ты не хуже меня знаешь, что Иголка мертва». Думаю, мне следует объясниться – я рассталась с жизнью около пяти лет назад, но не покинула этот мир полностью. Мне все еще надо было заняться кое-какими не совсем обычными делами, которые никогда не следует доверять своим душеприказчикам. К примеру, просмотреть бумаги, даже если после ознакомления с ними, их уничтожили. Дел много и много просто интересного, но, конечно, не в воскресные дни и дни религиозных праздников. Я отдыхаю по субботним утрам – если день выдается сырой, то я, как во времена когда я была молода и зрима, брожу по дешевым торговым рядам Вулворта. Там встречается значительное количество предметов на прилавках, которые я сейчас воспринимаю с некоторой беспристрастностью, соответствующей моему жизненному положению. Кремы, зубные пасты, гребешки, носовые платки, перчатки из хлопка, легкие шарфики в цветочек, писчая бумага, рисунки, выполненные пастелью, стаканчики мороженного и оранжада, отвертки, коробочки с гвоздями, жестянки с краской, клеем, мармеладом – все это завораживало меня и раньше, а сейчас, когда мне все это вовсе не нужно, и подавно. Когда же субботний день погожий, я отправляюсь на Портобелло Роуд - там раньше, в дни нашей зрелости, мы прогуливались вдвоем с Кетлин. Товары на лотках едва меняются. Как и раньше они забиты яблоками, платьями из искусственного шелка вульгарых оттенков синего и розовато-лилового, серебряными тарелками, подносами и чайниками, уже давно переходящими из рук в руки от давних владельцев к продавцам, от магазинов к новоселам и непрочным семьям, и вновь обратно на прилавки к все тем же продавцам. Это и ложки времен короля Георга, и кольца, и серьги с бирюзой и опалом, в виде двойного узла, похожего на крылья бабочки, и коробочки для мушек, украшенные миниатюрными изображениями дам на слоновой кости, и серебрянные табакерки со вставками из шотландского горного хрусталя. Иногда по субботам, когда Кетлин выдается такая возможность, она, будучи католичкой, читает обедню за упокой моей души. Тогда, если так можно выразиться, я нахожусь среди прихожан церкви. Но чаще всего по субботам я наслаждаюсь мрачными толпами с их пустыми намерениями, их однообразной и недалекой жизнью – протискивающимися между прилавками и ларьками, продающими и покупающими, трогающими и крадущими, желающими и жадно смотрящими на все товары. Я слышу звон касс, слышу сплошной звук сыплющихся монет, нескончаемый говор и голоса детей, которые хотят что-то потрогать или получить. Так я оказалась на Портобелло Роуд в то субботнее утро, когда повстречала Джорджа и Кетлин. Я бы и не заговорила, если бы не почувствовала некое озарение, снизошедшее на меня свыше. В действительности один из минусов моего теперешнего положения, что я не могу говорить пока меня что-то не озарит. Но самое непостижимое заключалось в том, что я даже стала немного видимой, в то утро, когда говорила с Джорждем. Бедняга! С его точки зрения я наверное выглядела как привидение, стоя у фрукового прилавка и приветливо повторяя «Здравствуй Джордж!». Мы все готовились к отъезду на юг. Ко времени, когда все то образование, которое мы могли получить на севере, казалось оконченным, один за другим мы стали уезжать в Лондон, кто сам, кто по приглашению. Джон Скиннер, по прозвищу Тощий, отправился углублять знания в археологии, Джордж стал работать не табачной плантации его дяди, Кетлин направилась гостить у своей богатой родни и время от времени лодырничать в магазинчике, торгующем шляпами, которым владел один из ее родственников в Мейфер. Чуть позже я тоже отправилась в Лондон увидеть мир. Моей мечтой было писать о жизни, но для начала ее надо было увидеть. «Мы четверо должны держаться вместе», часто поговаривал Джордж со своей обычной тоской. Он всегда сташно боялся остаться за бортом – все четверо собирались разбрестись в разные стороны, и Джордж не надеялся, что мы трое о нем не забудем. Чем ближе подходило время его отъезда в Африку на табачную плантацию дяди, тем чаще он повторял: «Мы четверо должны держать связь». Перед тем, как уехать он с тревогой сказал каждому из нас: «Я буду писать регулярно – раз в месяц. Мы должны держаться вместе во имя старой дружбы». Он раздал нам по фотографии на стоге сена, надписав на обороте каждой «Джордж снял этот кадр в день, когда Иголка нашла иголку». Думаю нам всем хотелось, чтобы он хоть чуточку стал трезво смотреть нажизнь. Всю свою жизнь я плыла по течению, не загадывая на будущее. Понять логику моей жизни моим друзьям было непросто. По всем расчетам я уже давно должна была умереть голодной смертью и потерпеть крах. Но этого не произошло, также, как не довелось мне писать о жизни, как когда-то хотелось. Вероятно поэтому у меня появилось вдохновление осуществить свою несбывшуюся при жизни мечту сейчас, в таких необычных условиях. Почти три месяца я обучала малышей в частной школе Кенсингтона. Я понятия не имела о том, что с ними делать. Однако дел было не в проворот: приходилось постоянно сопровождать страдающих недержанием маленьких мальчиков в уборную и напоминать маленьким девочкам пользоваться носовыми платками. Я продержалась зимние каникулы в Лондоне на свои скромные средства, а когда им пришел конец, нашла в кинотеатре бриллиантовый браслет, за который получила вознаграждение в 50 фунтов. После того, как я израсходовала и эти деньги, я получила работу у рекламного агента, где должна была писать речи для фанатичных предпринимателей – работа, при которой словарь валютных курсов явно оказался весьма полезен. Так все и продолжалось. Мы с Тощим обручились, но вскоре я получила небольшое наследство, которого хватило на шесть месяцев и которое странным образом навело меня на мысль, что его я не любила. И я вернула кольцо. Но именно благодаря Тощему я попала в Африку. Он состоял в группе исследователей, нанятой для раскопок копей царя Соломона – ряда памятников древней истории, простирающихся от древнего порта в Офире, нынешнем городе Бейра, по другую сторону португальской части Восточной Африки и Южной Родезии, до великого, могущественного города-джунглей Зимбабве, стены храма которого все еще возвышаются над подступами к древней священной горе, где по близлежащей родезийской пустыне были раскиданы камни цивилизации. Я сопровождала группу в качестве секретаря. Тощий поручился за меня, оплатил мою дорогу и всем своим поведением высказывал симпатию к моему непоследовательному образу жизни, хотя на словах он относился неодобрительно ко всему происходящему. Мой образ жизни раздражает большинство людей, которые ежедневно ходят на работу, раздают и выполняют приказы, трясут кулаками на машинистов и за все это получают лишь две-три недели отпуска в год. Не удивительно, что их выводит из равновесия, когда кому-то и дела нет до всей этой кутерьмы, но ему все равно удается остаться на плаву, не умереть от голода и, по их словам, быть везунчиком. Тощий прочел мне нравоучения на эту тему, когда я оборвала нашу помолвку. Но все же он взял меня в Африку, прекрасно зная, что я улизну из его лагеря через несколько месяцев. Мы пробыли в Африке не менее нескольких недель, прежде чем начать разузнавать о Джордже. Его ферма находилась в четырехстах милях к северу, и мы оставили его в неведении. «Сообщи мы Джорджу о том, что мы находимся в той же части света, что и он, так он немедленно примчится и успеет надоесть в первую же неделю! Мы здесь все-таки по делу.» говорил Тощий. Перед нашим отъездом Кетлин сказала: «Передайте Джорджу привет, и пусть не забрасывает меня неистовыми телеграммами. Я не отвечаю на его письма сразу. Скажите, что я занята в магазине и готовлюсь к выходу в свет. Он ведет себя так, словно у него кроме меня нет ни единого друга!» Поначалу мы обосновались в форде Виктория – ближайшем месте, доступном к руинам Зимбабве. Там мы навели справки о Джордже, и сразу же стало понятно, что он не пользовался особой популярностью. Поселенцы со стажем были наиболее терпимы к полукровке, с которой, как выяснилось, он жил, но были чрезвычайно возмущены его методами выращивания табака. Оказалось, они были крайне непрофессиональными и даже в какой-то, таинственной для нас, степени вероломными по отношению к белому населению. Нам так и не довелось выяснить в чем это выражалось, но по утверждению старых жителей, Джордж, с его методом возведения табака, позволил чернокожим возвыситься в собственных глазах. Недавно приехавшие иммигранты считали его необщительным, ведь о визитах, естественно, не могло быть и речи из-за дикарки, с которой он жил. Должна признаться, я и сама была немного сбита с толку, известием о темнокожей женщине. Я выросла в университетском городке, куда приезжали учиться индуссы, африканцы, азиаты всех цветов и оттенков кожи. Меня учили сторониться их по причинам, связанным с местной репутацией и наказами Божьими. Если ты не мятежник по природе, идти против и отказываться от своего воспитания обычно трудно. Но в конечном счете, мы все же навестили Джорджа, воспользовавшись транспортом, предложенным людьми, отправляющимися на север в поисках развлечений. Он прослышал про наш приезд в Родезию и в течение первого часа был довольно мрачен, хотя на самом деле был рад и даже успокоен нашим появлением. «Мы хотели сделать сюрприз, Джордж!» «Нам и в голову не могло прийти, что ты услышишь о нашем приезде, Джордж! Похоже новости распространяются тут со скоростью света!» «Мы правда надеялись тебя удивить, Джордж!» Мы льстили и «Джорджали» до тех пор, пока он наконец не промямлил: «Ну, скажу прямо, я рад вас видеть. Все что нам нужно сейчас - это Кетлин. Мы четверо просто должны держаться вместе. Когда попадаешь в места, вроде этого, понимаешь, что ничего не сравнится со старой дружбой.» Он показал нам свою сушилку и загон, в котором экспериментировал с конем и кобылой зебры, пытаясь их скрестить. Они весело резвились, каждый сам по себе, не проявляя ни заинтересованности, ни враждебности, проходя мимо друг друга во время своих забав. «Это делали и раньше», пояснил Джордж, «Получается хорошее, крепкое животное. Оно разумнее мула и сильнее лошади. Но мне не везет с этой парой, они друг на друга даже не смотрят.» «Давайте зайдем выпить. Я познакомлю вас с Матильдой.» сказал он через некоторое время. Она была очень смуглой, с округлыми плечами и раболепно впавшей грудью. Неуклюжая забитая женщина, довольно грубая со слугами. Мы мило беседовали, но оказалось, общаться с Джорджем стало трудно. Он почему то начал возмущаться по поводу того, что я разорвала нашу с Тощим помолвку, заявил, какой это было подлой выходкой после старых добрых времен. Я обратила свое внимание на Матильду и спросила хорошо ли она знает эту часть страны. «Нет» ответила она «Я сидеть в скорлупе вся жизнь. Меня не послать работать. Мне ничего такого не позволять – ходить с место в место, как неприличный девчонка!» Каждый слог своей речи она произносила с одинаковым ударением. «Ее отец был белым. Он был чиновником в Натале. Понимаете, ее воспитали в строгости, не так, как воспитывают других цветных.» пояснил Джордж. «Я не Сюзанна с плохая репутация!» сказала Матильда «Нет, нет!» В целом Джордж относился к ней, как к служанке. Он не раз заставлял ее вставать и прислуживать ему, хотя она была приблизительно на четвертом месяце беременности. Одной из принесенных Матильдой вещей было мыло для купания, которое Джордж делал сам и которое он с гордостью нам продемонстрировал. Он даже дал нам рецепт, однако я не потрудилась его запомнить. При жизни я любила хорошее мыло, но мыло Джорджа пахло бриалином и казалось загрязнило бы кожу любого. «Ты становиться темный?» спросила меня Матильда. «Она спрашивает темнеешь ли ты на солнце» сказал Джордж. «Нет, я покрываюсь веснушками.» «У меня есть невестка, который покрываться веснушки.» Больше она не сказала ни слова ни Тощему, ни мне, и больше мы ее не видели. «Мне надоело тоскаться за вашим лагерем.» сказала я Тощему спустя несколько месяцев. Для него не стало неожиданностью мое желание покинуть лагерь, однако ему претила манера, в которой это было высказано. Он посмотрел на меня со строгостью и осуждением. «Не говори так. Ты вернешься в Англию или останешься здесь?» «Останусь ненадолго.» «В таком случае не забредай слишком далеко.» Я жила на средства, которые получала за то что вела колонку сплетен в местной еженедельной газетенке. Но по моим представлениям это, конечно же, не означало «писать о жизни». После того, как я покинула замкнутую группу археологов Тощего, я завела много друзей, на столько много, что не могла справляться с таким количеством. Факт, что я совсем недавно приехала из Англии, наряду с моим желанием увидеть жизнь, привлекали людей. Из бесчисленного количества молодых людей и предприимчивых семей, с которыми я колесила на протяжении сотен миль родезийских дорог, по возвращении на родину я поддерживала связь лишь с одной семьей. Наверное потому, что они были наиболее типичными представительными тех мест и символизировали всех остальных. В тех краях люди очень похожи друг на друга, как одна груда вековых камней той дикой местности похожа на другую. Я встретила Джорджа еще раз в отеле в Булавайо. Мы пили виски с содовой и льдом и рассуждали о войне. Группа Тощего как раз находилась на распутье – остаться или вернуться домой. Они добрались до захватывающей стадии своего исследования и каждый раз, когда мне удавалось попасть в Зимбабве, Тощий устраивал мне прогулки при лунном свете в разрушенном храме и пытался убедить меня, что впереди нас или вдоль стен пролетали призраки финикийцев. Я почти решилась выйти замуж за Тощего – может после окончания его исследований, думала я. Предстоящая война была у нас в печенках – так я выражала свои мысли Джорджу, попивая виски с содой и сидя на веранде отеля суровой и солнечной июльской зимой того года. Джордж продолжал назойливо любопытствовать о моих отношениях с Тощим. Он доканывал меня на протяжении получаса и остановился, лишь когда я наконец сказала, что он становится агрессивным. Он стал жалким и раскис. «Будет война или нет, а я отсюда сматываю» - сказал он. «Это жара так действует» - я ответила. «Я сматываюсь в любом случае. Я вылетел в трубу с этим табаком, дядя недоволен. Все из-за этих проклятых плантаторов, если они тебя не взлюбили, то в этих краях для тебя все кончено.» «А как же Матильда?» - поинтересовалась я. «Она не пропадет. У нее куча родственников.» - сказал Джордж. Я знала о маленькой девочке, черной как смоль и, по общему мнению, похожей на Джорджа. Говорили, что еще один ребенок был на подходе. «Ну а ребенок?» На это он промолчал. Он заказал еще виски с содой, и когда их принесли, долго помешивал в своем стакане полочкой. Тогда он задал вопрос: «Почему ты не пригласила меня на свой двадцать первый день рождения?» «Мы особо и не отмечали, вечеринки не было, Джордж. Мы просто тихо посидели в тесном кругу, Тощий, старые профессора, их жены и я.» «Ты не пригласила меня на свой двадцать первый день рождения,» - сказал он. – «Кетлин пишет мне регулярно.» Он лгал. Кетлин довольно часто посылала мне письма, в которых просила: «Только не говори Джорджу, что я тебе написала. Он ведь будет ждать от меня весточки, а мне как-то неохота.» «Но вы с Тощим, похоже совсем нет цените старую дружбу» - продолжал Джордж. «О, Джордж!»- произнесла я. «Помнишь наши старые времена? Мы правда хорошо проводили время!» сказал Джордж, и его большие карие глаза увлажнились. «Мне пора идти» - сказала я. «Не уходи. Пожауйста не оставляй меня. Мне нужно тебе что-то сказать.» «Что-то хорошее?» - спросила я и улыбнулась нетерпеливой, но неискренней улыбкой. Приходилось переигрывать, отвечая Джорджу. «Ты даже не представляешь как тебе повезло!» - сказал Джордж. «Как?» - я спросила. Иногда мне порядком надоедало выслушивать от всех о моем везении. Случалось, что тайно пописывая о жизни, я осозновала горькую долю моей судьбы. Попытка за попыткой представить жизнь в удовлетворительной и совершенной форме заканчивались провалом, тогда я словно попадала в темницу и становилась пленницей своего собственного страстного желания добиться этого удовлетворения, не смотря на всю мою беззаботность. Бывало, что в моем бессилии и нужде, я выплескивала столько злобы, что она заражала всю мою жизнь дни напролет и выливалась без разбору на Тощего или кого-либо другого, чьи пути пересекались с моими. «Тебя никто не держит,» - сказал Джордж – «Ты можешь жить так, как тебе вздумается. И всегда тебе что-то подвернется. Ты свободна и просто не знаешь своего счастья!» «Да ты посвободнее меня!» - резко бросила я в ответ – «У тебя есть богатенький дядюшка.» «Который потерял ко мне интерес,» - сказал он – «С него хватило!» «Ну ты пока еще молод. Так что ты хотел мне сказать?» «Это секрет» - ответил Джордж – «Помнишь, когда-то мы делились секретами?» «Конечно помню!» «Ты выдала хоть один мой секрет или все хранила?» «Все хранила, Джордж!» На самом деле, я и вспомнить не могла ни об одном секрете, хоть чем-то отличавшемся от сотни других, поведанных нами друг другу за наши школьные дни и позже. «Тогда помни, что это секрет. Обещай никому не говорить!» «Обещаю.» «Я женат.» «Женат?! На ком?» «На Матильде.» «Какой ужас!» - вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать. Но Джордж вовсе не возражал. «Я и сам знаю, что это ужасно. Но что я мог поделать?» «Мог бы со мной посоветоваться,» - важно заявила я. «Я на два года старше тебя. Не мне у тебя совета спрашивать, Иголка!» «Тогда не жди сочувствия!» «Хороша подруга! После стольких-то лет!» - съязвил он. «О бедненький Джордж!» - ответила я. «Тут на одну белую женщину приходится трое белых мужчин. Лишенный общения плантатор не видит белых женщин, а если и видит, то они не замечают его! Что мне было делать?! Мне нужна была женщина!» Еще немного и меня бы стошнило. Во первых я была воспитана по-шотландски, в совсем иной манере, и во вторых меня ужасали жаргонные фразы, типа «Мне нужна была женщина», которую Джордж повторил еще дважды. «Матильда начала упрямиться после вашего с Тощим визита,» - сказал он «У нее есть кое-какие друзья среди миссионеров. Она собрала вещи и ушла к ним.» «Тебе следовало ее отпустить,» - ответила я. «Я поехал за ней. Она настаивала на браке, ну я и женился.» «В таком случае это не совсем секрет,» - отозвалась я – «Новости о смешанном браке быстро разлетаются по округе.» «Об этом я позаботился,» - сказал Джордж – «Пусть это и безумие, но у меня всеже хватило ума отвезти ее в Конго и жениться на ней там. Она дала слово помалкивать об этом.» «В таком случае ты не можешь так просто свернуться и уехать, оставив ее тут.» - сказала я. «Я должен отсюда убраться! Я не переношу ни женщину, с которой живу, ни эту страну. Я и представления не имел, как все выйдет. С меня хватило двух лет в этой дыре и трех месяцев с моей женой!» «Будешь разводиться?» «Не получится. Матильда католичка, она не может развестись.» Джордж беспристрастно потягивал виски с содовой да и я от него не отстовала. Его карие глаза, к тому времени блестящие и водянистые, слегка плыли, когда он рассказывал мне о своем письме, в котором поведал своему дядюшке о положении, в котором оказался. «Я, конечно, и словом не обмолвился о женитьбе. Он бы этого не перенес. Он полный предубеждений и предрассудков колонист старой закалки. Я всего лишь сказал, что у меня есть ребенок от цветной женщины и что скоро появится второй. Он все прекрасно понял. Он тотчас прилетел на самолете, это было несколько недель назад, и утряс вопрос, оформив на Матильду счет. Если она будет помалкивать о нашей с ней связи, договор останется в силе.» «А она будет помалкивать?» «Еще бы! Иначе она не получит денег!» «Но ведь у нее есть притязания на твой счет, она твоя жена.» «Она получит гораздо меньше денег, если заявит о них как моя жена. Эта жадная дрянь знает, что делает. Она будет молчать.» «Но ты ведь не сможешь жениться еще раз?» «Не смогу пока она не сдохнет,» - отозвался он – «Это будет не скоро – она выносливая, как запряженный вол.» «Мне жаль, Джордж.» - просто сказала я. «Приятно слышать! Однако я вижу, ты не одобряешь моих поступков – тебя подбородок выдает. А ведь даже старик –дядька меня понял!» «Я вполне тебя понимаю, Джордж! Тебе, должно быть, было одиноко.» «А ты меня не пригласила на свой двадцать первый день рождения. Если бы вы с Тощим были хоть капельку ко мне внимательнее, я бы не потерял головы и ни за что не женился на этой женщине! Ни за что!» «Но и ты не пригласил меня на свою свадьбу, Джордж,» - ответила я. «Ты настоящая злыдня, Иголка. Совсем не та, какой ты была во времена, когда плакалась нам в жилетку.» «Мне пора,» - сказала я. «Смотри секрет не разболтай!» - прозвучал ответ. «Могу я поделиться секретом с Тощим? Он тебе очень посочувствует, Джордж!» «Никому не говори, просто храни секрет. Пообещай.» «Обещаю,» - ответила я. До меня дошел смысл всего этого – посредством данного секрета Джордж хотел добиться определенной связи между нами двоими; я подумала: «Наверно ему одиноко. Чтож, ничего страшного не произойдет если я буду хранить его секрет.» В Англию я вернулась вместе с группой Тощего прямо перед началом войны. Джорджа я больше не видела, вплоть до момента, предшествовавшего моей смерти пять лет назад. После окончания войны Тощий возобновил свои исследования. Ему предстояло сдать еще два экзамена в течение восемнадцати месяцев, и тогда я думала, что может все-таки выйду за него замуж, когда он сдаст эти экзамены. «Тощий еще не самый худший выбор» - поговаривала Кетлин во времена наших вылазок по антикварным магазинам и прилавкам с хламом по утрам суббот. Она тоже не молодела. Наши семьи, оставшиеся в Шотландии, намекали нам, что пора бы нам было обзавестись мужьями и начать оседлую жизнь. Кетлин выглядела гораздо старше меня, хотя и была моложе. Она понимала, что шансов оставалось все меньше, но тогда мне казалось, это ее не очень-то волновало. Что до меня, то больше всего в возможности выйти за Тощего замуж меня привлекали его будущие экспедиции в Месопотамию. Мое желание быть с ним требовало постоянной подпитки, которая заключалась в непрерывном чтении книг о Вавилоне и Ассирии. По всей видимости Тощий тоже это ощущал, так как сам снабжал меня книгами такого рода и даже начал обучать меня искусству расшифровки таблиц клинописи. Кетлин оказалась более заинтересованной в замужестве, чем я ожидала. Она, как и я, вела во время войны довольно разгульный образ жизни и даже была помолвлена с офицером военно-морскогофлота США, который был убит. В то время она владела антикварным магазином неподалеку от Ламбета, совсем неплохо зарабатывала и жила на площади Челси. Однако, по всей видимости, все это она отдала бы за то, чтобы иметь семью и детей. Бывало она останавливалась и заглядывала в детские коляски, которые матери обычно оставляли у входов в магазины или около дворовых калиток. «Суинберн, поэт, он тоже так делал.» - сказала я ей как-то раз. «Правда? А своих детей он хотел иметь?» «Не думаю. Он просто любил младенцев.» Перед последним экзаменом Тощий заболел. Его отправили на лечение в санаторий в Швейцарии. «Если разобраться тебе крупно повезло, что вы так и не поженились,» - сказала Кетлин – «Ты могла подхватить туберкулез.» Мне везло, я была везунчиком – так говорили все во всевозможных случаях и по любым поводам. Меня это раздражало, но я знала, что они правы, хотя и в несколько ином смысле, чем им казалось. Держалась я на плаву без особых усилий – писала рецензии на книги, выполняла случайную работу для Кетлин, провела еще пару месяцев в компании рекламного агента, по прежнему подготавливая для промышленных магнатов речи на темы литературы, искусства и жизни. Я находилась в ожидании момента, когда смогу писать о жизни. Мне казалось, что все богатство заключено в этом, и какая разница, когда это произойдет. А до тех пор я была словно в заколдованном круге: вечные трудности существования, то и дело возникавшие на моем пути, и я сама - как всегда хояйка такого количества свободного времени, каким не обладал никто иной. О своем везении я задумалась после моей конфирмации в католики. Епископ касается щеки кандидата в качестве символического напоминания о тех мучениях, которые христианин по идее должен перенести. «Вот так удача!» - подумала я, какая дьявольская жестокость, подразумеваемая в действительности, скрыта за столь невиным символом. Я дважды навещала Тощего за два года его пребывания в санатории. Он был почти здоров и намеревался вернуться домой через пару месяцев. После моего последнего визита я сказала Кетлин: «Быть может я и выйду за Тощего, когда он поправится.» «Иголка, хватит этих «быть может», пора уже определиться. Ты ведь и не знаешь, как лучше.» В последний год моей жизни, пять лет назад, мы с Кетлин очень сблизились. Мы виделись по несколько раз за неделю. К тому же часто случалось, что я составляла Кетлин компанию и проводила с ней долгие уик-энды в загородном доме ее тети, в Кенте, куда мы отправлялись после наших утренних прогулок по Портобелло Роуд в воскресные дни. В один из июньских дней того года мы с Кетлин завтракали вместе, так как она заранее позвонила мне и сказала, что у нее есть новости. «Угадай, кто заходил сегодня в магазин,» - начала она. «Кто же?» «Джордж!» Мы были почти уверены, что Джордж отдал Богу душу. За последние десять лет мы не получали от него писем. В период начала войны до нас дошли слухи, что он владеет ночным клубом в Дурбане, но с тех пор от него не было ни слуху ни духу. На самом деле мы могли навести справки, если бы у кого-то из нас было бы малейшее желание. Как-то раз, обсуждая Джорджа, Кетлин сказала: «Мне следовало бы написать бедняге. А потом думаю, он ведь ответит и снова станет требовать регулярной переписки!» «Мы четверо должны держаться вместе,» - передразнила его я. «Отчетливо представляю себе укоризненный взгляд его прозрачных глаз!» - ответила Кетлин. «Наверное он сам превратился в туземца,» - предположил Тощий – «Со своей шоколадной наложницей и дюжиной детишек махагонового цвета!» «А может быть от умер,» - сказала Кетлин. Я не заговаривала ни о женитьбе Джорджа, ни об остальных его секретах, поверенных мне в отеле Булавайо. С течением времени мы вообще стали редко упоминать о нем в разговорах, лишь мимоходом, как говорят о людях, к тому времени уже умерших. Кетлин была взволнована внезапным появлением Джорджа. О былой ее раздражительности по его поводу не осталось и следа. «Как замечательно вновь увидеть нашего старого Джорджа!» - говорила она – «По всей видимости ему нужен друг, он чувствует себя покинутым, словно он был вне этого мира.» «Думаю ему нужна материнская забота.» Не замечая злобы в моем выражении, Кетлин заявила: «Вот в этом-то и заключается все дело с Джорджем! Так было всегда, теперь я это понимаю.» Казалось она была готова делать любые поспешные и доставляющие удовольствие выводы о Джордже. За время их утренней встречи он рассказал ей о своем ночном клубе в Дурбане, которым владел в период войны, а после о своих вылазках на охоту на дичь. Было очевидно, что Матильда осталась неупомянутой. Кетлин сказала, что он прибавил в весе, однако это ему шло. Мне было любопытно посмотреть на такого видоизмененного Джорджа, но на следующий день я уезжала в Шотландию. Увидела его я лишь в сентябре того года, незадолго до моей смерти. Из писем, которые я получала от Кетлин, находясь в Шотландии, я сделала вывод, что она довольно часто встречалась с Джорджем, найдя в его лице приятную компанию, и проявляла о нем заботу. «Ты не поверишь тому, как он раскрылся,» - писала она. Очевидно большую часть времени он был на побегушках в магазине у Кетлин, как она по-матерински выражалась «тогда он чувствовал что приносил пользу». Одна его престарелая родственница, которую он навещал по выходным, жила в Кенте, всего в нескольких милях от тети Кетлин, поэтому им не составляло труда вместе ездить туда по субботам и устраивать долгие прогулки по сельской местности. «Ты увидишь в нем разительную перемену!» - сказала мне Кетлин по моему возвращению в Лондон в сентябре. В тот субботний вечер мы должны были встретиться с ним. Тетя Кетлин была в отъезде, а у прислуги был выходной, поэтому я должна была составить Кетлин компанию в опустевшем доме. Джордж уехал в Кент несколькими днями раньше. «Вообще-то он помогает там со сбором урожая!» - с нежностью в голосе сообщила мне Кетлин. Мы собирались поехать вместе, но в ту субботу она задержалась в Лондоне в связи с неожиданно возникшими делами. Мы условились, что я поеду одна в начале дня дабы позаботиться о провианте для нашей маленькой вечеринки – Джордж был приглашен в тот вечер на обед в дом тети Кетлин. «Я подъеду к семи» - сказала Кетлин – «Надеюсь ты не возражаешь оставаться в пустом доме. Сама я ненавжу приезжать в пустой дом.» Я ответила, что мне вполне нравились пустые дома. Так оно и было. Я никогда прежде не находила дом столь привлекательным. Огромный особняк, занимавший примерно восемь акров, где большая часть комнат была закрыта и завешана, ибо в нем была всего одна служанка. Как оказалось, мне не нужно было идти за покупками, тетя Кетлин оставила немалое количество вкусных продуктов с записками, прикрепленными к ним: «Пожалуйста съешьте это, также загляните в холодильник» и «Угощение для трех проголодавшихся людей, также отыщите на черном кухонном столе две бутылки вина для вашей вечеринки». Было похоже на охоту за сокровищами по мере того, как я следовала от одной подсказки к другой, бродя в прохладе наполненного тишиной дома. Дом без людей, но имеющий обжитый вид, может быть наиболее спокойным и приятным местом. Человек в доме занимает пространство, соответствующее своим размерам. Во время моих предыдущих визитов я наблюдала комнаты, казалось, переполненные Кетлин, ее тетей и маленькой толстушкой служанкой, которые были вечно в движении. Блуждая по используемой части дома и открывая окна, чтобы впустить бледный, желтоватый воздух сентября, я совсем не сознавала, что я, Иголка, вообще занимала хоть какое-то пространство, я могла бы быть приведением. Единственное за чем нужно было сходить было молоко. Дождавшись четырех часов, времени, к которому дойка обычно заканчивается, я отправилась на ферму, находившуюся через два поля за фруктовым садом. Когда работник молочной фермы протягивал мне бутылку, я увидела Джорджа. «Привет Джордж» - сказала я. «Иголка! Что ты тут делаешь?» - спросил он. «Пришла за молоком» - ответила я. «Я тоже. Признаться, я рад тебя видеть!» Заплатив за молоко, Джордж сказал: «Я пройдусь с тобой по дороге. Но я не могу задерживаться, у моей старой кузины к чаю нет молока. Как Кетлин?» «У нее дела в Лондоне. По ее расчетам она должна подъехать к семи часам.» Мы дошли до конца первого поля. Джордж должен был свернуть налево к проселочной дороге. «Ну, тогда до вечера?» - сказала я. «Да, поболтаем о старых временах.» «Отлично» - ответила я. Однако Джордж перебрался по другую сторону забора вместе со мной. «Послушай, Иголка» - сказал он – «Я хочу поговорить с тобой.» «А мы и поговорим сегодня вечером. Не стоит заставлять кузину дожидаться ее молока». Я заметила, что говорила с ним так, как обычно говорят с детьми. «Я хочу поговорить с тобой наедине и сейчас как раз подходящий момент». Мы уже переходили второе поле. Мне хотелось побыть в пустом доме еще некоторое время одной, и поэтому я выказывала нетерпение. «Видишь тот стог сена?» - спросил неожиданно Джордж. «Вижу» - рассеяно ответила я. «Давай присядем там и поговорим. Я с удовольствием вновь взгляну на тебя на вершине стога. Я до сих пор храню ту фотографию. Помнишь тот раз, когда ...» «Я нашла иголку» - быстро вставила я, чтобы покончить с этим. Я была не прочь передохнуть. Стог был разворошенный, но мы все-таки нашли в нем уютное гнездышко. Я опустила свою бутылку молока в сено, чтобы оно не согрелось, а Джордж аккуратно положил свою у основания стога. «Моя бедняжка кузина чрезвычайно рассеяна. Она плохо соображает и у нее абсолютно нет чувства времени. Я могу сказать ей что меня не было всего лишь минут десять, и она мне поверит.» Я хихикнула и посмотрела на него. Лицо его стало крупнее, налитые и широкие губы были такого яркого цвета, который удивляет в мужчине, а карие глаза, как и прежде, были переполнены некой немой мольбой. «Так значит ты все-таки выйдешь за Тощего замуж? Через столько-то времени.» «По правде сказать, Джордж, я не знаю.» «Ты изрядно им поиграла.» «Не тебе судить, Джордж. Мои поступки не беспочвенны.» «Не выпускай когти, я всего лишь пошутил.» - сказал он и в доказательство пощекотил мое лицо небольшой охапкой сена. «Знаешь,» - продолжил Джордж – «мне думалось, что вы с Тощим обошлись со мной не очень-то любезно там, в Родезии.» «Мы были заняты. К тому же тогда мы были молоды и нам многое предстояло сделать и увидеть. В конце концов тебя увидеть мы могли в любое другое время.» «Похоже на эгоизм.» - сказал он. «Пожалуй, я пойду, Джордж.» - ответила я и попыталась слезть со стога. Джордж потянул меня обратно со словами: «Постой, мне нужно кое-что тебе сказать.» «Ну же, говори, Джордж.» «Вначале пообещай мне,что не скажешь Кетлин. Она хочет, чтобы это осталось в секрете, хочет сообщить тебе сама.» «Ладно, обещаю.» «Мы собираемся пожениться.» «Но ты уже женат!» Мне приходилось слышать о Матильде время от времени от одной родесской семьи, с которой я все еще поддерживала связь. Они называли ее «Смуглая Леди Джорджа», но конечно же и не предполагали, что она была его женой. По их словам она неплохо использовала Джорджа. Она, кривляясь, щеголяла разодетая, не ударяла палец о палец и постоянно растравляла приличных девушек-негритянок в их округе. По слухам она была живым примером той безрассудной манеры поведения, которой отличался Джордж. «Я женился на Матильде в Конго.» - проговорил Джордж. «Все равно это будет считаться двоеженством!» - возразила я. Он взбесился от слова «двоеженство». Он поднял охапку сена так, словно собирался швырнуть ее мне в лицо, но, взяв себя в руки, просто игриво помахал ею передо мной. «Я не совсем уверен, что мой брак в Конго имеет силу,» - продолжил он – «На сколько я знаю, он недействителен.» «Ты не можешь так поступить!» - сказала я. «Мне нужна Кетлин! Она хорошо относится ко мне. Мне кажется, что мы всегда были предназначены друг для друга.» «Мне пора идти,» - проговорила я. Однако Джордж прижал мои лодыжки сверху своим коленом, и я не могла двинуться, а просто сидела и смотрела в никуда. Он щекотал мне лицо пучком сена. «Улыбнись, Иголка,» - сказал он – «Поговорим как раньше.» «Что дальше?» «О моем браке с Матильдой знаем только я и ты.» «И Матильда,» - съязвила я. «Она и рта не откроет пока получает свои деньги. Для этой цели дядька оставил ежегодную денежную сумму, и его адвокаты следят за этим.» «Джордж, пусти меня.» «Ты обещала молчать об этом,» - сказал он – «Ведь обещала!» «Да, обещала!» «Скоро ты выйдешь за Тощего и мы будем прекрасными парами. Мы должны были ими стать уже давно... Молодость! Наша молодость нам помешала!» «Помешала жизнь,» - сказала я в ответ. «Сейчас все наладится. Ты же не выдашь моей тайны? Ты обещала мне!» Он выпустил мои ноги, и я осторожно отстранилась от него. «Если Кетлин собирается за тебя замуж,» - сказала я – «Я ей скажу, что ты уже женат.» «Ты не сыграешь со мной такую гадкую шутку, Иголка! Ты будешь счастлива с Тощим и не станешь на пути моего...» «Я не могу иначе. Кетлин моя лучшая подруга.» - быстро ответила я. Джордж посмотрел на меня так, словно задумал меня убить, что он и сделал, напихав мне в рот столько сена, сколько могло поместиться, держа меня за запястья своей огромной левой ручишей и прижимая мое тело коленом, чтобы я не шевелилась. Последнее, что мне довелось увидеть в жизни, была тонкая прорезь его белых зубов между ярко-красными налитыми губами. Ни одна живая душа не прошла мимо в то время, как он вдавливал меня в глубокое гнездо, вырытое им в стоге. Он выдергивал сено, чтобы сделать углубление в длину моего трупа, и под конец, поверх этой тайной могилы, насыпал холмик из сухого теплого мусора, выглядевший столь естественно в разворошенном стоге. Затем он слез с него и, взяв сою бутылку молока, ушел. Наверное потому он выглядел так болезненно, когда почти через пять лет я стояла у тележки на Портобелло Роуд, непринужденно повторяя «Здравствуй, Джордж». Убийство в стоге сена было одним из наиболее печально известных преступлений того года. Друзья называли меня девушкой, у которой было все, ради чего стоит жить. Мой труп нашли по окончании поисков, длившихся двадцать часов, после чего вечерние газеты затрубили: «Иголка найдена в стоге сена!» Говоря с позиции католички, к которой еще надо привыкнуть, Кетлин заметила: «Она ходила на исповедь за день до смерти. Как ей повезло!» Несчастного работника молочной фермы, который продал нам молоко, допрашивали часы на пролет, сначала местная полиция, а затем и Скотленд Ярд. Аналогично обстояло дело и с Джорджем. Он признался в том, что дошел со мной до стога сена, но отрицал, что задержался там. «Вы не виделись с подругой десять лет?» - задал вопрос инспектор. «Все верно,» - ответил Джордж. «И вы не остановились, чтобы немного поболтать?» «Нет, мы собирались встретиться вечером за ужином. Моя кузина ждала молока, и я не мог остановиться.» Бедняжка кузина поклялась, что Джордж отсутствовал не более десяти минут, во что и верила до дня своей смерти несколько месяцев спустя. Естественно на куртке Джорджа были микроскопические улики, однако такие же улики были на одежде всех жителей того района в тот урожайный год. К сожалению оказалось, что руки работника молочной фермы еще мускулистее и сильнее, чем руки Джорджа. Следы на моих запястьях были оставлены такими руками, гласили лабораторные анализы конечных результатов моего вскрытия. Однако следы на запястьях не были достаточно вескими уликами, чтобы предъявить обвинение в содеянном кому-то из мужчин. Там также говорилось, что если бы на мне не был одет кардиган с длинными рукавами, то быть может следы синяков на моих запястьях совпали бы с отпечатками чьих-нибудь пальцев. Чтобы доказать, что у Джорджа не было абсолютно никакого мотива для убийства, Кетлин сообщила полиции об их помолвке. Джордж посмотрел на это, как на некое безрассудство. Полиция навела справки о его жизни в Африке, вплоть до факта его сожительства с Матильдой, но сам брак не всплыл – кому бы пришло в голову проверять записи в реестрах Конго! Хотя и это не могло бы доказать наличие мотива для убийства. Однако у Джорджа отлегло от сердца, когда, по окончании расследования, его брак с Матильдой остался в тайне. Его нервный кризис совпал с нервным кризисом Кетлин, они вместе оправились и поженились. Это было после того, как полиция передала расследование лагерю Военно-Воздушных Сил, находивщемуся в пяти милях от дома тети Кетлин. Этого следствие ни к чему не привело, кроме пустых волнений и пьянства. Убийство в стоге сена так и осталось одним из нераскрытых преступлений того года. Вскоре после этого работник молочной фермы, не без помощи Тощего, которому было его жалко, эммигрировал в Канаду, дабы начать все сначала. Увидев, как Кетлин увозит Джорджа домой с Портобелло Роуд в ту субботу, мне пришло в голову, что быть может я буду чаще встречаться с ним в подобных ситуациях. В следующую субботу я высматривала его, и, наконец, он появился, один, без Кетлин, с видом, отчасти обеспокоенного, отчасти не теряющего надежды человека. Я разбила его надежды вдребезги, сказав: «Здравствуй Джордж». Он посмотрел в том направлении, где я, словно прикованная, неподвижно стояла среди бесконечного потока рыночных торговцев, текущего по той весело галдящей улице. «Он выглядит так, как будто у него рот сеном набит,» - подумала я про себя. Его жесткая борода цвета маиса выглядела по-новому, а усы, прикрывавшие его большой рот наводили на мысли, такие же радостные и сентиментальные, как сама жизнь. «Здравствуй Джордж,» - сказала я вновь. Быть может тем ясным утром меня бы озарило сказать еще что-нибудь, но Джордж решил не дожидаться. Он спустился по боковой улице, потом свернул на другую и прошел вниз по еще одной улице, своеобразным зигзагом, так далеко и извилисто как только мог уйти от Портобелло Роуд. Но он пришел и на следующую субботу. Его привезла на машине несчастная Кетлин. Она оставила машину в верхнем конце улицы и сопровождала Джорджа, крепко поддерживая его за руку. Было печально смотреть на то, как Кетлин без всякого интереса проходит мимо огромного количества сверкающей и поблескивающей мишуры на прилавках. Я присмотрела прелестную коробочку из бетерсийской эмали и пару серебряных серег, также покрытых эмалью, как раз по ее вкусу. Но Кетлин не обращала на все это ни малейшего внимания, она крепко держалась за Джорджа. Бедняжка! Больно говорить, но она просто ужасно выглядела! У Джорджа вид был измученный, его глаза сузились, словно он недавно испытал приступ боли. Он продвигался вверх по улице, держа Кетлин, висевшую на его руке, и не обращал внимания на то, что шатается из стороны в сторону, а его жена болтается рядом, по мере того как толпа препятствует их продвижению. «О, Джордж! Ты совсем неважно выглядишь!» - сказала я. «Вон! Там! Рядом со скобяным прилавком! Это Иголка!» - выпалил Джордж. «Поехали домой, милый.» - проговорила в ответ Кетлин. Она плакала. «Ты правда неважно выглядишь, Джордж.» - сказала я вновь. Джорджа поместили в частную лечебницу. Он почти не доставлял хлопот, за исключением утра по субботам. Приходилось трудно, когда он пытался бежать и отправиться на Портобелло Роуд. Однако он все-таки сбежал несколько месяцев спустя, в понедельник. Его искали на Портобелло Роуд, но на самом деле он уехал в Кент, в деревушку, неподалеку от того места, где произошло Убийство в стоге сена. Там он сдался местной полиции, однако по манере его высказываний им стало ясно, что с ним не все в порядке. «Три субботы подряд я вижу Иголку на Портобелло Роуд,» - пытался объяснить Джордж, - «потом меня поместили в частную лечебницу, но я сбежал пока медсестры присматривали за новым пациентом. Вы ведь помните убийство Иголки? Так вот, это сделал я. Вот вам и правда, теперь проклятая Иголка наконец закроет свой рот!» Десятками сумасшедшие признаются в совершении всех смертных грехов и преступлений. Полиция вызвала машину скорой помощи, и Джорджа вернули в его лечебницу. Но он там долго не пробыл, так как Кетлин полностью посвятила себя заботе о нем дома, оставив работу в магазине. Но и ей довелось испытать на себе наколенную атмосферу по утрам в субботу. Джордж упорно требовал поехать на Портобелло Роуд, чтобы увидеть меня, а также не раз утверждал, что убил меня. Как-то раз он даже пытался сказать Кетлин что-то о Матильде, но она была слишком добра и заботлива. Думаю, у него так и не хватило смелости, чтобы детально вспомнить и рассказать ей все. После убийства Тощий держался с Джорджем на определенном расстоянии, однако ему было искренне жаль Кетлин. Он убедил их эмигрировать в Канаду, ведь тогда Портобелло Роуд стала бы для Джорджа недосягаемой. После переезда Джордж немного оправился, но, по словам Кетлин, он, конечно, уже никогда не будет прежним Джорджем. «Трагедия в стоге сена погубила Джорджа,» - пишет она Тощему, - «Иногда я жалею его даже больше чем бедняжку Иголку! Но я правда часто молюсь за упокой ее души». Не думаю, чтобы Джордж когда-нибудь встретил меня на Портобелло Роуд хотя бы раз. Он часто с грустью размышляет над помятой фотографией, где мы запечатлены на стоге сена. Кетлин эту фотографию не любит, что совсем не удивительно. Что касается меня, то я считаю, что фотография просто замечательная. Но я не думаю, что мы действительно были такими милыми, как выглядим на этой фотографии, беспардонно глядя в созревшие пшеничные поля, Тощий со своим забавным выражением лица, я, уверенная в своем отличии от других, Кетлин, красиво подперев свою говову на рукой. Каждый из нас бесстрашно отражал в объективе Джорджа великолепие всего мира, словно ему никогда не будет конца. Quote Link to comment Share on other sites More sharing options...
KENGARAGS Posted March 16, 2008 Share Posted March 16, 2008 Перевод мне понравился. Опечатки надо почистить. Надеюсь,что сам оригинал обсуждать не будем? Quote Link to comment Share on other sites More sharing options...
natt Posted March 17, 2008 Author Share Posted March 17, 2008 Спасибо . Опечатки сама заметила когда тут перечитала. Обычно в Ворд-е не замечаю. Гыг, оригинал это уже не мое творчество Quote Link to comment Share on other sites More sharing options...
Recommended Posts
Join the conversation
You can post now and register later. If you have an account, sign in now to post with your account.