Тёмный менестрель

А если Сплинтеру отрезать хвост, то он превратится в хомяка... ТаК, наблюдение, ничего личного))))

Леди, ну дык а что мы сидим?! Раз мужикам всё пофек, давай сами это дело отметим! Шампанского в студию! Сергеев, тащи бокалы!

Я знаю, что не Зимбабве, дык прикол в чем - только привыкать начала, кто-то умыкнул! Да, как дед с бабкой, и курой-гриль! Вообще что такое кура-гриль?! Нет такого слова в великом могучем! Я о "куре"! Чему детей учат?!

Эй, ребята, опять топег губим) Не хорошо вроде как) Так что, давайте уже отмечать это дело активно) В плане тему обмывать

А почему нет?! Китайцы не ходят в кимоно! Цверты в подъезде рафигачили! Что за страна?!

Старый) Всё решено за меня, и где-то на облаках) Вспомнилась песенка)

А нудистом побыть можно чуток?

Рив Гош, разумеется... Не знаю, Юльчик, где ты такое узрела, может и правда продавщица хорошая, мне попадаются вечно какие-то... которым говоришь - мне надо это, а они на тебя смотрят тупо и ни черта не понмают... На Сеннойи вообще грубая одна есть...

Зло расхохотался Песчаник, торжество безумное в голосе его разлилось. Хохочет Арвин, песок тускло улыбается ему каждой песчинкой, знает песок, кто его хозяин. Две расы нетронутыми остались из целой нити народов и сословий – раса человеческая, и божественная. Словно изолированы они от целого мира, от целых миров, и дела им нет до гибели других земель. Что ж, на деле придётся показать им, кому поклоняться ежечасно следует. 29. Я крепко спал, когда мой сосед по купе обварил меня кипящим чаем. При учете того, что я спал на верхней полке, я поначалу и представить не мог, как это ему удалось. Даже посмотрел на мужика со всё возрастающим уважением. Тот был сильно под мухой и старался чаем заглушить тягу к продолжению банкета. Уж не знаю, какой умник ему это посоветовал, но помогало не особо. Залезая на свою полку, он, сам не знаю зачем, потащил стакан вместе с собой, и поставил на секундочку на краешек моего лежбища. Результат был плачевный. Я взвыл, как раненый тюлень, дернулся, и здорово ушиб голову об стенку. Мысленно поблагодарил Бога, что с нами в купе нет детей и монахинь, и смачно выругался. Мужик смотрел на меня с раскаянием, потом скал, что его зовут Павлик, и предложил выпить. Я послал его по известному маршруту и снова попытался уснуть. Но сон, как видимо, ушел раз и навсегда, поэтому я молча отвернулся к стенке и стал думать, какого, собственно, черта я делаю в этом клятом составе. Ответа не было. В вагоне было необычайно жарко, и я даже снял рубашку, чтобы не потеть так уж активно. Тут же смялась проклятая простыня, я заерзал и с удивлением заметил, что лежу на крошках. Я готов был поклясться, что ничего не ел, более того, я вообще не имею привычки есть в поездах. Я пошарил рукой по простыне, стараясь стряхнуть крошки. На ощупь они оказались какими-то неправильными, слишком твёрдыми. Я включил светильник над головой и уже собрался снимать и встряхивать простыню, как вдруг увидел, что никакие это не крошки. Это был крупный речной песок. Надо сказать, что сначала я был на грани срыва, готов был забиться в истерике, крича, нет, нет, это не правда, это бред! Но всё это подумалось мне в какое-то мгновение, потом я начал лихорадочно искать оправдание, мне представлялись и волосатые курортники, едущие из Турции, опрокинутая детское ведерко с песком и камешками, какие-то женские маски и прочая ерунда. Я, словно Иова, пытался спрятаться от непонятного мне. Я пытался сбежать самого себя, от своего сознательного выбора пути, по которому следовал. Да, уже находясь в пути, я не верил, что это действительно мой путь. А потом я обрадовался. Я отбросил все догадки и домыслы и крепко уверился в том что, да, это песок, не просто песок, а песок, проникающий во все щели из далекого-далека, песок, который льётся и сыпется на наш митр. Песок, который ни перед чем не отступит. Значит, мне не в чем себя винить, значит, мой выбор не глуп, а очевиден настолько, что вот, я могу потрогать его руками. Я вспомнил детство и бесконечные замки из песка, вспомнил, как мы пекли пироги в песочнице с Дашей, славной девочкой в платье с горошками. Вспомнил, как Дашина мама учила меня – набирай формочку с горкой, с верхом, чтобы пирог не растрескался, и как я снова и снова убеждался в её мудрости. Я вспомнил добрый песок, вспомнил, как обнимался с Риткой на пляже, как наши ноги ласкали волны, и какое ослепительное было южное небо. Песок не причинял мне зла, не причинял мне, но тут же перед глазами выплыла история, рассказанная мне соседкой. Двое детишек пошли играть на песчаный карьер, и один не вернулся – песок обрушился на него, а друг не сумел помочь. Вспомнились зыбучие пески и песчинки в глазах, когда не можешь даже заплакать без боли. Песчинка! И опять детство, детство, наш спор с Игорем – я смогу поднять одной рукой тысячу камней! И потом драка, я доказывал, что каждая песчинка – это целый камень. Детство, как красиво, хочется ли мне вернуться? Когда я и слыхом не слыхал ни о каких мирах и расах, когда я не верил во всю эту чепуху, или... Я осекся и внезапно понял, что сейчас, когда я еду в Питер, на самом то деле я несусь в собственное детство, где всё возможно и я искренне верб в каждую сказку. Ну разве же не глупо? И в детстве мы с Игорем спасали миры и земли, спасали королевства и бились с драконами. Неужели и правда внутри каждого из нас живёт маленький ребенок, который не доиграл в детстве? Мне захотелось закурить, я мягко, стараясь не разбудить храпящего Павлика, спрыгнул на пол, надел ботинки и вышел в коридор. Дошел до самого тамбура, вспомнил, что зажигалка в кармане рубашки, и вернулся за неё. Накинул не застегивая. Ветер за окном и стук колес. Свет не горит, весь тамбур озаряется только от моего огонька. Я усмехнулся – я свет ночи, забавно, чертовски забавно. И это я, Виктор, свет, Аркадич, как меня называла Леночка в особо хорошем настроении? Я не узнаю себя, не узнаю, и этот безрассудный чужак, к которому я сейчас привыкаю, мне определенно нравится. Глупо? Ну, может. Я докурил и вернулся в купе, молча встряхнул простынку, на которой песка только прибавилось, и, как вареник, брякнулся на полку. Снов не видел. Без двадцати шесть к нам в купе забарабанила проводница. Никак не могу я привыкнуть к раздолбайскому сервису не фирменных поездов, поэтому мне оставалось только ругаться сквозь зубы. Быстро натянул на себя пиджак, мысленно попрощался с храпящим Павликом и выскользнул за дверь. Надо было пройти через вагон к Лире с Авелем, что-то говорило мне, что их ночь была не столь романтична, как моя. Дурные предчувствия оправдались, меня встретил хмурый проводник, который унылым голосом пожаловался, что мои дружки всю ночь сводили его с ума своими воплями. Зная Лиру, я был уверен, что она бы орать не стала, и вошел в купе с твёрдым намерением как следует надавать Авелю. Но то, что предстало моим глазам, быстро охладило мой пыл. Когда я открыл дверь, на мои ноги высыпалось как минимум с полтонны песка, Авель выпал следом. За ним, поскуливая, выбралась изрядно потрепанная Лира. За ночь песка набилось до верхних полок, будто Лира с Авелем притягивали его, как магнит. Оставив ошарашенного проводника, который отказывался верить своим глазам, я подхватил Авеля на руки, схватил Лиру и помчался вперёд по составу. На ходу заметил, что Авель весит ещё меньше, чем я рассчитывал. По моим подсчетам мы должны были прибыть через десять минут и решили переждать в тамбуре первого вагона. Молоденькая проводница весьма неодобрительно косилась на нас, но, по правде сказать, мне было на это откровенно наплевать. Приехали. Город над вольной Невой. Твою мать. Я выругался. Авель, кажется, стал приходить в себя и я даже стал подумывать о том, а не опустить ли его на землю, но, видя, какой он бледный передумал. Странно, но с его помощью мы избежали многочисленных таксистов, которые напрыгивали на других пассажиров со всех сторон. Но только когда мы вышли с вокзала, я начал понимать, что без такси нам всё-таки не обойтись. Я подошел к одинокому мужичку, стоящему у старенькой Волги и спросил: - Слушай, не в курсе, как в Кингисепп добраться? В том плане, где на поезд сесть? Тот ухмыльнулся. - За три сотни довезу. - Идёт. Я поманил Лиру рукой и осторожно опустил Авеля на землю. Лира забралась в машину, я протянул ей парня. Сам сел на переднее сиденье. - Далеко ехать то? - Минут двадцать, меньше. - Давай. А как, часто ходят? - Да кто ж их знает, - тот коротко хохотнул, - может и каждые полчаса, может раз в сутки. Вы, что ль, не с Питера? - Москва, - вздохнул я. - Так что, прямо с поезда и снова на поезд? Даете, ребята. А с девчушкой что? Я оглянулся на Лиру. - Да вроде она то как раз в норме, а что? - Да ну тебя, - он отмахнулся, - я про вторую. - Так это мальчик вообще-то. Устал в дороге. Малокровие, - соврал я, - вот, чуть ласты не склеил. - Так ты чего ж, - таксист отвернулся от дороги и посмотрел на меня с явным неодобрением, - чего мучаете то парня? В больницу вези, никак по дороге кончится? - Не могу, - я снова вздохнул и замолчал на секунду, думая, что врать дальше, - родственникам уже сказал, что везу, мол, встречайте, так уже у поезда встретят. А с нашими врачами-больницами сам знаешь. Таксист поцокал языком. - И это ты мне говоришь? Я сам гипертоник, ты думаешь, эти, - он сделал выразительный жест рукой, - делают что-то? Я двадцать лет плачу налог в их карман, а они не могут даже назначить плановый осмотр без нервотрёпки! Я сочувственно покивал. Авель подал голос с заднего сиденья и я резко обернулся, посмотрел на Лиру. - Ну как он? - Вроде в себя приходит, только по-моему это всё-таки бред. Будто разговаривает с кем-то, но не с нами. - Будем надеяться, что всё обойдется, - произнёс я отвратительно-банальную фразу. - Будем надеяться, - убито прошелестела Лира. В половине седьмого мы были на Балтийском вокзале. И тут я понял, что мне всё-таки иногда везёт, потому что информационное табло возвещало, что поезд на Кингисепп отправляется в шесть пятьдесят пять. Чтобы проехаться на пригородном поезде, документы не требовались, и теперь мы проходили через турникеты на вполне законном основании. Убийственно старый поезд уже стоял на первом пути, и мы проследовали во второй, сидячий вагон. На наше счастье, сиденья были не друг за другом, как в автобусе, а попарно друг напротив друга. Я максимально опустил два кресла, приподнял ручку между ними, и кое-как строил Авеля. Как ни странно, он улыбался. Мы с Лирой сели напротив и взволнованно наблюдали за каждым его движением. Только тут я вспомнил, что ехать нам около двух часов, а ни Лира, ни Авель, ничего не ели и не пили со вчерашнего вечера. Я попросил Лиру приглядеть за парнем и пулей вылетел из поезда к киоскам с едой. Открыт был только ларек с хачапури и пирожками, я не глядя купил целый пакет всякой всячины, упаковку сока и двухлитровую бутылку Бонаквы. До отправления поезда оставалась пара минут, а ларька с сигаретами я так и не нашел, можно было, конечно, снова пройти через турникеты в сам вокзал, но я решил не рисковать и помчался к поезду. Лира встретила меня очень взволнованная. - Это не бред, Виктор, он будто в другом мире. Но он тут! Я чувствую его, он не уходил! Я вспомнил слова Лиры о их общей бессоннице и спросил: - Он, что, спал? - Я не знаю! – выкрикнула Лира с отчаянием так, что другие пассажиры вздрогнули. Они вообще давно присматривались к нам, но мы не замечали их недобрых взглядов. - Ладно. Я принес воду, дай ему, может легче станет. И тут в пакете пироги, не знаю, правда, ешь ли ты такое, взял что было. Тем временем поезд вздрогнул всем телом и тронулся. Лира испуганно прижала к себе Авеля но, увидев моё спокойное лицо, успокоилась. Я достал пирог и вцепился в него зубами. Ягодное повидло. Черт, ненавижу сладкие пироги. 30. - Это что? – с ужасом спросила она. - Молочный коктейль, - недоуменно ответил Андрей, - а что? - Он... оно... холодное! - Ну правильно, а ты как хотела? Могу заказать кофе или сок, чего будешь то? Асенна поёжилась и обхватила стакан двумя руками. Если уж добровольно решила познать на собственной шкуре все прелести человеческого бытия – надо терпеть. И она храбро сделала большой глоток. Андрей наблюдал за ней не без любопытства. С тех пор, как Асенна порастеряла большинство самоуверенности и надменности, общаться с ней стало куда как легче. Вот только безумный розовый цвет смущал, и это даже несмотря на то, что богиня, по его настоянию, замоталась в вязаный шарф с головой. Да, видок у неё был неважнецкий, и Андрей решил сразу после завтрака отвести её в приличный магазин. Она не показывала, что мёрзнет, но Андрей прекрасно понимал, как может быть холодно ногам в крохотных сандалиях. Да и народ на улице постоянно оглядывался на странную парочку. Прямо напротив кафе, где они сидели, всеми красками переливался Гостиный Двор, который активно вступал в новый день. Андрей мысленно сопоставил в уме присутствующую наличность и количество дней до зарплаты, но потом махнул рукой. В конце-концов, он уже ввязался в это с головой, значит, до получки может и не дожить. А тогда чего париться? - Давай тебя, что ли, приоденем, - наконец решился Андрей, когда Асенна допила злополучный коктейль. Она с вызовом посмотрела на него: - Тебе не нравится моя одежда?! - Мне нравится, - терпеливо ответил он, - но вот им, - он обвёл рукой полупустой зал, - нет. - Да я испепелю любого, кто осмелится хоть слово вякнуть! - Да, да, и тем самым ещё больше вживёшься в роль простого смертного, - хмыкнул Андрей и придвинулся к ней ближе. Взял за руку. - Скажите, моя милая Богиня, вам самой то не холодно? Асенна с презрением вырвала руку, но тут же смущенно потупилась под его насмешливым взглядом. - Ну... холодно... - Тогда пойдем, - он весело вскочил и услужливо подал ей шарф. К его великой радости, на этот раз Асенна сама протянула ему ладонь. В Гостином Асенна моментально стала предметом общего внимания. Её явно принимали за высокую гостью и, надо сказать, Асенна ничуть не смущалась таким вниманием, напротив, ей оно льстило. Она отчаянно шипела на Андрея, который, не задерживаясь, тащил её в отдел женской одежды. - Лапу давай. - Чего? - Ногу дай сюда, будем тебе сапоги мерить, - и, так как Асенна всё ещё не понимала, чего от неё хотят, Андрей сам стащил с неё сандалии. Удивился попутно тому факту, что её ступни всё ещё теплые, лихо напялил высокий сапог. С размером он просчитался, Асенне он дошел почти до бедра. Андрей тихо выругался и подошел к полкам за новой парой. Продавщица, уже наученная горьким опытом, когда Андрей злобно рявкнул на неё, боялась даже смотреть в его сторону. Наконец, после долгих поисков и хождений по универмагу, на Асенне красовались маленькие меховые ботинки, зелёные вельветовые брюки и полосатый свитер. Только куртку Андрей ей не купил, денег осталось едва-едва на билет до Кингисеппа. Поэтому он снова обмотал её шарфом и подтолкнул к выходу. - Идём, идём. - Но я ещё не всё рассмотрела! – возмущенно пискнула Богиня, но Андрей был непреклонен - Пойдем, ты и так привлекаешь к себе слишком много внимания. - Но я могу, - начала было она, но, заметив какое выражение было на лице Андрея, осеклась на полуслове, - иду, иду. Он хмыкнул, заметив, что она надулась как самая простая девчонка. Только этот розовый цвет-свет... - Слушай, а ты никак не можешь перестать сиять? На тебя смотрят как на восьмое чудо света. - Не могу, - она смущенно стукнула ногой тротуар, - это единственное, что неподвластно мне. Я заря и я ношу зарю в своём теле. Это плата за бессмертие, по праву рождения данная мне роль. - А что, у вас всем так распределяют, кто чего делает? А если роли закончатся? - Нет. Не закончатся. -Но вы же живёте вечно. Да ещё и детей рожаете, - он усмехнулся, - не боитесь, что когда-нибудь вас станет слишком много? - Не смей разговаривать со мной так, жалкий, жалкий, - она не смогла подобрать слов, и просто зло ткнула его под рёбра, - мы вечны, но нас можно убить. - Вот как? Научи как, будь добра, временами ты просто невыносима... Так, на будущее. Асенна со злостью посмотрела на него, но, увидев, что он смеется, бросила: - Только Бог может убить Бога. Это и происходит. Постоянно. В обмен на бессмертие мы обязаны править данными нам мирами, но в обмен на бессмертие мы также отдали покой между собой. Мои братья и сёстры, дяди и тёти погрязли в кровной распре друг против друга. Только верховные боги, высшая каста, вечны. А мы так, - она с досадой сжала кулак, - мелочевка, птичий корм. Нас боятся низшие расы, но для иных богов мы никто. Нет, конечно, стать кем-то большим, чем попросту божество, можно, но мало кто добивается этого. Я вот... развлекаюсь, сам видишь. - Вижу... Ладно, это ваша жизнь, не буду вмешиваться не в своё дело. Ты мне лучше скажи, что делать дальше будем? - А что нужно? – она удивлённо уставилась на него. - Ну, моя дорогая, придется тебя просветить. Сейчас у нас натикало двенадцать с небольшим хвостиком, полдень, то бишь. Чего ещё пять часов делать будем? - Не знаю... - Знаю, что не знаешь, посему могу предложить только нагрянуть с визитом в мою знакомую контору. Тут недалеко, ребята весёлые, скучно не будет. Идёт? - Ну... давай, - Асенна выглядела совершенно беспомощной, и Андрей возликовал. Похоже, они кардинально поменялись ролями, теперь бы только не выйти из образа эдакого героя-покровителя. Он взял её за руку и два человека, обычный мужчина и маленькая девушка с сияющей розовой кожей, побрели по Садовой улице в сторону Сенной площади. Асенну забавляло всё, странные крики уличных торговцев, шумный Апраксин двор, неоновые вывески тут и там. Музыка, грянувшая внезапно над самым ухом заставила Богиню в ужасе шарахнуться к Андрею. Тот покровительственно похлопал её по плечу. - Иди, иди. Не боись. Шаг, ещё шаг. Было совсем не холодно, но Андрей уже начинал жалеть, что так опрометчиво оставил машину на парковке у Гостинки. Впрочем, не стоило оно того, всё равно ехать уже было не на чем, поэтому Андрей только поплотнее запахнул куртку и зашагал вперёд, ведя Асенну за руку. Они остановились на перекрестке, Богиня вцепилась в его руку с такой силой, что Андрей только охнул. Похоже, город и правда невероятно пугал её, но уж кому-кому, а Андрею уж точно было на это глубоко наплевать. Впрочем, он тут же поинтересовался, не боится ли Асенна чего. Асенна с вызовом заявила, что Боги ничего не боятся. Сенная встретила гостей как обычно шумом и толкотней, многочисленные павильоны издали манили разношерстым товаром, а из динамиков гремели всевозможные хиты. Но Андрей свернул в маленький переулок сразу перед торговыми рядами. Всё ещё крепко сжимая руку Асенны в своей, он смело шагнул в арку под широченной вывеской «Консорд-Ленсей». Небольшой дворик по-своему мило встречал весну. Посреди горделиво торчал остов полу осыпавшейся ёлки, всё ещё хранившей на своих ветках остатки новогодней мишуры. Андрей усмехнулся и повёл Асенну к коричневой двери. Галантно пропустил даму вперёд, и сам шагнул следом. Асенна застыла перед нелепо нарисованной картиной с морским берегом, но Андрей легонько подтолкнул её в спину. - Андрюха, – всплеснул руками невысокий парень в очках, заметив вошедших, - есть таки Бог на свете! Откуда, какими судьбами? - Да вот так получилось, - улыбнулся Андрей, - привет, тёзка! Молодые люди обнялись. - Это Асенна, - представил Андрей без очков совершенно смутившуюся Богиню, - цвет кожи – так сейчас модно в Кельне. - Андрей, очень приятно, - улыбнулся Андрей в очках, - а чего стоим, кого ждём? У меня тут, - он доверительно склонился над Андреем без очков, - ещё с Нового Года бутылка шампанского припрятана, вечером это дело отметим! - Нет, нет, - Андрей отмахнулся, - я к тебе, собственно, по делу. Застрял тут чуток с девчонкой, надо часа четыре перекантоваться. - Да не вопрос, хоть до вечера, а чего, потом умотаешь что ли? - Да, дела, так их... А, ну это дело хорошее, - хмыкнул тот, и тут же обернулся. - Андрей, тебя на минутку, - послышалось из дальнего кабинета. - Бегу! – непонятно чему усмехнулся он и добавил, - короче чувствуйте себя как дома. Ну там чай, кофе – всё девочек проси, а меня тут требуют, сам видишь. - Давай... Андрей без очков тяжело плюхнулся на диван и посадил Асенну с собой рядом. Судя по всему, она уже окончательно перестала понимать что-либо. Он счастливо вздохнул и почувствовал себя полностью отомщенным. - Чего такая мутная? - Я не... – она запнулась, - тут... не очень хорошо, когда мы уйдем? - Уйдём? – Андрей удивлённо посмотрел на неё, - а уйдём мы, милая моя, не раньше четырёх часов, так что расслабься. Асенна обреченно вздохнула и откинулась на спинку дивана. Не нравился ей этот мир, ой как не нравился... 31. Птица, найденная Алексом, с каждым днём приходила в норму. Как и предсказывала Исорга, летать она так и не смогла, но зато наливалась какой-то небывалой силой. Стальные перья её, за время болезни заметно поредевшие, вновь отросли, правда теперь они приобрели зловещий синий оттенок. А Александр вполне прижился в деревне сабаров, его не раздражали даже их шумные склоки и постоянный поток скитальцев, что и днём и ночью прибывали на постой. В деревне жили только несколько женщин и целое море ребятишек. Теперь уже Алекс откровенно жалел Зухра, вынужденного в одиночку справляться с целым зверинцем. И ему самому приходилось поднимать руку на вконец разбушевавшегося мальчишку, но что бы он ни делал, и каким бы не было его наказание, дети по пятам ходили за ним. Как ни странно – это его нисколько не раздражало, напротив, его новая свита невольно напоминала ему кого-то далекого... но только кого? Александр не мог вспомнить. Перед его глазами каждый день проходили десятки оборванцев и богачей, больных и могучих сабаров, которые, несмотря на все свои различия, шли вместе, объединённые лишь идеей пути. Иногда Алекс не понимал их. Иногда чувствовал, что его сердце бьется вместе с их сердцами. Но как бы то ни было, больше всего удерживало на одном месте Александра именно птица. К ней он питал какие то странные чувства, граничащие с искренней привязанностью и безграничной преданностью. Он чувствовал себя в ответе за птицу, и ему нравилось быть рядом с ней. Иногда ему казалось, что птица отвечает взаимностью, он прикасался к её перьям и ощущал странное тепло, исходящее будто из самого птичьего сердца. Алекс мечтал заново научить её летать, всей душой жаждал, что однажды настанет тот час, когда птица воспарит над деревенькой и закроет солнце своими огромными крыльями. Но птица не могла летать. Она и ходила то с трудом. Больше всего она была похожа на огромную механическую игрушку, в которой сломалась какая-то шестеренка. И Алекс по целым дням ходил кругами вокруг неё, силясь понять, что же надломлено в стальной красавице. Но не находил. Однажды вечером, когда солнце ещё не полностью окунулось в реку, Александр, окруженный непременной стайкой мальчишек, сидел на крыльце своего дома. Он читал детям вслух Тома Сойера, на ходу переводя на сабарийский, и пил зелёный чай из щербатой пиалы. Внезапно он поперхнулся и выронил книгу. На дне пиалы тонким слоем лежал крупный песок, им то и подавился Александр. Дети всполошились и попытались наперебой помочь своему кумиру, но Алекс быстро пришел в себя и даже нашел силы улыбнуться. Мальчишки захлопали в ладоши, радуясь, что с ним ничего не случилось, а Алекс с напускным равнодушием поставил пиалу на перила. - Стало быть, начинается, - сквозь зубы прошептал он, - начинается... Больше сказать было нечего. Вечером того же дня или, вернее, в начале ночи, он обнаружил в своей постели горку желтого песка. Алекс с отвращением встряхнул одеяло и отправился спать в гамаке, натянутом между двумя деревьями. Как назло, сон отказывался смыкать его веки, и перед Алексом чередой проплывали сумрачные ведения. То ему казалось, что он тонет в песке, кричит, но не слышит собственного голоса, то виделся человек в черных одеждах. Кто-то звал его, но вот кто – Алекс не понимал. Знал только, что прожить в мире в сабарийской деревушке ему осталось совсем немного. Он вздохнул. Следующее утро и ещё несколько дней были практически безоблачными, песка не было нигде, и Алексу уже начало казаться, а не привиделись ли ему первые вестники песчаного безумства. Но уже под вечер к нему подбежали радостная ребятня, и потащила смотреть на новое чудо – обмелевшую реку. Дети радовались, что отныне можно перейти вброд на другой берег по мягкому песчаному дну, но Алексу было не до смеха. Он начал собираться в дорогу. С тоской он окинул сабарийских детишек, которым осталось жить считанные часы, ещё раз поругал себя за нарушение своего главного правила. Он не должен был сближаться с теми, кто уже обречен, и теперь покорно смирился с новой болью. Песок наступал, с каждым днём он подбирался всё ближе, становился смелее. Ночью в окна бились песчаные вихри, днём к Алексу с плачем прибегали дети, глаза которым запорошил песок. Алекс успокаивал, как мог, но в душе он уже примирился с потерей ещё одного мира. Но он ждал до последнего, он хотел увидеть песок во всей его разрушительной мощи. Александр считал, что придёт день, когда песку надоест тихо подкрадываться к своим жертвам и есть мир по маленьким кусочкам. Вихри их песка наглядно доказывали его теорию. Но даже этого было мало Алексу. Но как бы то ни было, он и подумать не мог, что всё случится настолько быстро. Алекс, окруженный ребятней, сидел на берегу бывшей реки и быстро делал пометки в одно из своих тетрадей, остальные уже лежали в рюкзаке за его спиной. С появлением первых смертей он таскал свой небольшой багаж повсюду, кто знает, откуда придется уходить. Солнце грело немилосердно, и Алекс начал было подумывать, а не вернуться ли в деревню. Но внезапно в тишину ворвался безумный гул. Что-то огромное грохотало где-то за лесом. Он услышал стоны лардов, с корнями вырываемых из земли, услышал вой гибнущих полей. Алекс вскочил на ноги и быстро осмотрелся. Дети жались к нему со всех сторон, напуганные, недоумевающие. Он механически потрепал по волосам мохнатого паренька и понял, что настала пора прощаться. Он привычно выпрямил спину и обнял плечи руками. Осталось только уйти глубоко-глубоко внутрь себя, и в одно мгновение оказаться за сотни километров от снедаемого песком места... но вдруг он получил могучий удар в спину, опомниться не успел, как его подхватила гигантская стена песка и понесла на своём гребне. Всё сметал песок на своём пути, его не останавливали горы и реки, озера и камни. Вмиг исчезла деревня сабаров, как и не было её, замел песок великий путь странников. Увидел Алекс, что песок несёт его прямо на огромную скалу, секунда лишь и вдребезги разобьёт его об утёс. И не дает песок даже мыслям сообща собраться, не дает и думать песок. Весь дар к странствиям растерял Александр в один миг, успел лишь память свою очистить. Занёс разум некогда песок Алексу, песок же Алексу его и вернул. Вспомнилась Александру хрупкая девчушка с ослепительным взором, вспомнился взгляд её ласковый, кожа юная. В один миг вся цепь прошлого в голове его собралась воедино, и вдвое больнее Алексу, только обретя Бету в памяти своей, вновь терять. Но несёт его песок, вместе Землю и Небо сковывает. Закрыл глаза Александр в каменном потоке, только чувствует вдруг, будто песок тверже небесной глади стал. Бросила его назад сила неведомая, чувствует он под собой сталь холодную, тело могучее. Выносит Алекса из вихря дикого, вихря песчаного, птица из стали, что впервые за много дней крылья расправила. Верит и не верит в своё избавление Александр, только всё крепче за птицу держится, а она несёт его навстречу солнцу, навстречу небу. Поднялась за ней стена песчаная, но всё выше и выше возносятся, быстрокрыла птица, сила в ней таится безудержная. Не отстает песок, с диким рёвом за птицей рвётся, ничто живое в мире оставить не хочет. Всё ближе огненная ладья Зарайтана, всё жарче, тяжелее лететь птице становится. Раскалились перья докрасна стальные, руки Алекса ожогами покрылись страшными, но не чувствует боли он, всё быстрее лететь птицу просит. Взмах за взмахом, дальше и дальше, вот уже Алекс под собой тела птичьего не чувствует, только дыхание песчаное за спиной обжигает. Но вот и рядом Зарайтан, смотрит он прямо в лицо Алексу, смотрит и Растайра с улыбкою. Дивятся Боги безумному смертному, что до неба их, для всех миров единого, добраться сумел. Но не видит больше Алекс Богов, помутилось разум его, птица стальным потоком под ним обернулась. Падает Алекс, падает прямо в песок жаждущий, что тянется к нему, усмехается. Но лишь только грань небесная от Александра отдалилась, только тело его, бесчувственное, вслед за птицей расплавленной полёт начало, в тот же миг стена песчаная раскалилась от вздоха Растайры изумлённого. Будто тысячи печей опалили вихрь песчаный, огнём чистым, солнечным, раскатились по волнам каменным жаром бешеным. Обратилась стена песчаная стеной тонкого стекла и засияла под улыбкой Растайры всеми красками. Повернулась Богиня к мужу властительному, заговорила на царственном наречии: - Господин и супруг мой единственный, что творится в наших владениях, если уже смертные спасения на небесах ищут? И жить такое желание вознаграждено должно быть многократно, верни, Зарайтан, свет глазам этого странника, дай устам его новое дыхание. Рассмеялся Зарайтан речам жены странным, но не посмел ей перечить. Приказал своим духам светлым, невесомым, что играют с зеркалами и стёклами, приказал привести Алекса в его небесный чертог. Приказал гонцам повелитель в Алый город мчаться за водой тёмного источника. Улыбнулась Растайра улыбкой любящей, улыбнулся и Зарайтан, что желание жены выполнил.

Читай между строк) Шарикова брысь!!

Ой, спасибо) Правда я тебя не знаю совсем, но рада такому... Ой, надо сказать, что джа, получается как-то штампово, непонятно как... Честное слово - фентези не люблю, вернее, не любила совершенно, читала только Толкиена и пару рассказов, так что если есть перепевы - ей-богу - не корысти ради, а токмо волеюпославшей мя жены! Я понимаю, что надо ещё редактировать и редактировать, да, много косяков... Будем стараться, дорогой товарищ Джабраилов) Ну... А аффтару писать исчо? У меня по 20 страниц в день получается аж)) Выкладывать ещё?) Вернее нет... главный мой вопрос - стоит ли мне писать сказку до конца, прорабатывать персонажей и так далее? Стоит ли превратить сказку, отрывок, в книгу? ЗЫ А кто скрывается под этим ником?)

Мур Ребята, к вам можно? Правда, я не совсем кошка, я гепард Бегу за добычей со скоростью под сто, а когда догоняю - сил её загрызть уже не остается)

Не катит, Леди, учи не учи - как об стенку горох. Не, ну мне нравится ведущая роль, но не всё время же, честное слово. Блин, делать мне нехрен, чем мужика целоваться учить! Взял чем-то другим? Не знаю, видимо не внешностью вообще Да, почему то Аполлоны... то ли вкус у них извращенный, то ли просто ведуться на кого то.. явно не Афродитской внешности) Че делать, девчонки? Иришка! Не буду я на нём учиться и познаваться!!

Летуаль - это конкурент нашего Рив Гоша, чувствую я, и Арбат-Престижа московского) Кстати, вражеский Арбат был мною обнаружен на проспекте Славы. Летуаль славен тем, что продавцы там на редкость хорошо разбираются в косметике, не как в Риве - возьмите белую, вам пойдет Зы - а для Трупа есть косметика в магазине ритуальных услуг...

Джу, что ты такое куришь, что тебя так торкает??

Вспомнился Папанов... - Летять утки... и два... гуся... Ой, спасибо, Леди, И настоение моё улучшилось Песня с Нашего Радио

Да... не дождалась я Тела хладного) И ботам вход обрубили, эээх) А вообще - рада жутко, что всё-таки Леди тут) Ура, товарищи!!

Никотин убьет даже такую лошадь, как Задорнов) Хотя он лапочка) Ну дык куды мы идёооом?!

Спокойной ночи, мои хорошие. Я вас всех очень-очень люблю, вы такие хорошие! Тело, солнышко, всё будет хорошо!!!

Что же мне делать один против всех Как поступить и куда мне идти я у врага только вызову смех шансы мои один к десяти! Эпидемию слушаю, в последнее время понесло, ой как понесло на фентези! Эльфийская рукопись.. Так что, если кто мне звонить будет - знайте, что звонок у меня: Для тебя мой меч не раз ещё послужит Он сокрушит и скалы и лёд Словно дикий смерч Тьмы оплот разрушит, Только скажи слово вперёд Вперёёёд!!!!

Короче ребята... это начало, самое-самое начало... Хочу написать красивую длинную сказку. Книгу, можно сказать... Почему мне необходима здоровая критика, подскажите, где слабые моменты, что надо убрать, а что нравится... И как такие краткие главы, ничего? Короче говоря - пожалуйста, всё что думаете пишите, а я буду тем временем писать продолжение. Спасибо всем!!!

12. - Швессен! Швессен! Яви, яви, Яви!!! – простонал Кориан и сурово взглянул на детей. Те вели себя из рук вон плохо, они не понимали и не хотели понимать всю силу и мощь песка, которому служили все поколения до Кориана, и которому будут служить все поколения после Кориана. Если, конечно, в этом будет смысл. Песок шепчет каждый раз, что этот день последний, правда, потом обязательно приходит завтра, но кто знает, когда именно обретет песчаный человек всю свою мощь. Нет, песчаник держал всех в неведении, даже самых верных своих служителей. Но, не зная, когда им отдаться миру во имя песка, все друзья песка были каждый день готовы выступить на его защиту. Верных телохранителей воспитал себе воскресший Арвин! Сила песка воцарилась в теле каждого, и душа каждого с детства самого была отдана песку. Нет, в стане друзей песка не было обета безбрачия, и драконовские режимы не знали дети песка, не было и жестокой дисциплины, не было изнуряющих учений каждодневных. Но все друзья песка служили песчаному человеку не за страх, но за совесть. То был их личный, сознательный выбор, желание следовать судьбе. Насильно дружить с песком никого не заставляли, как и не удерживали в служителях после достижения зрелых лет. Но из песка уходили единицы. Существование вне песка казалось, что взрослым служителям, что детям, до того мучительным, что выходить из круга решались разве что безумцы. Ведь песок отнимал боль и дарил в обмен на неё чувство покоя и защищенности. Никто не сможет противостоять песку, никто! Арвин надежно защитил свой мир даже от самого себя. Но другие миры были для Арвина лишь досадной помехой на его царственном пути. Позже, когда ему покорились весь живой песок всех вселенных, Арвин понял, что уничтожать что-то просто так не имеет смысла. Песку нужна жизненная сила... а кто может дать её больше, чем целые Земли! Поначалу он ограничивался лишь жалкими мирами дивов, мирами-одиночками, о которых и скорбеть то будет единственный див, да и то недолго, пока песок не доберётся и до его худосочной фигурки... Но потом, спустя некоторое время, Арвину показалось мало и этого. Величие – вот ради чего он бросал к своим ногам расы, народы! Величие и всё во имя него, и пусть рождён он смертным, пусть он несовершенен, как все полукровки, но делом докажет он собственную силу, и силой приравняет себя к Богам, силой отберёт у них бессмертие. Он обратит в прах каждого, кто осмелится помешать ему на его великом пути, в пепел рассеет любого, кто усомнится в его могуществе. И вот тогда, после долгой ликующей дороги, когда трон Вечности будет принадлежать ему одному, когда Кромар станет главным миром в череде иных, опустошенных и пустынных, он призовёт к себе Богов Звёзд на звёздной колеснице и Богов Солнца на солнечной ладье. Жалкие и раздавленные, ничтожные и беззащитные предстанут они перед королём песка и королём песчаной цепи миров. И вот тогда Арвин сможет сомкнуть незрячие глаза навстречу сну. И будет он покоиться во сне много веков. И придёт утро, его утро, он откроет глаза и впервые за целую вечность увидит Асенну, Богиню зари, ту, в покровительницы которую выбрал для себя. Ту, которая не слышала или не хотела слышать ни одной его молитвы, поглощенная жалкими разборками со своими смертными. И Асенна будет также повержена перед ним, перед его силой, перед его мощью. Но бросит он к ногам её все миры, все звёзды, весь песок. Потому что даже у будущего короля вечности есть мечта. 13. Бета проснулась совершенно разбитая. Не хотелось вставать, не хотелось куда то идти, голова была тяжелой. Мыслей относительно своего будущего не было никаких, чувство опустошенности лишь было в её сердце. Она понимала, что вчера случилось что-то странное или страшное, но пустота была гораздо лучше терзающего её чувства разлуки. Нет, Бета по-прежнему знала, что она ищет кого-то любимого, но вот кого – вспомнить не могла. Не хотелось делать совсем ничего, но новый день подразумевал собой новые дела и новые мысли, поэтому Бета уныло побрела по пыльной дороге прочь от алого поля. Метрах в ста впереди был лес, не тёмный и не дремучий, так, сосновая роща, но Бета, после нескольких месяцев пути в степи была счастлива увидеть любой лес. Мелькнула догадка, что, может, она ищет вовсе не человека, а вещь, забытую, далекую или просто забытое ощущение, но Бета не обратила на это внимание. Сейчас в неё всё больше укреплялась вера в то, что главная её цель – идти вперёд, а остальное придёт само. Она узнает, что ей нужно, узнает через сотни лет, через тысячи километров. Главное – не останавливаться, что бы ни произошло. Когда Бета вошла в лес, её поразило обилие голосов, раздающихся со всех сторон. Сначала она не поняла, что это, только потом догадалась, что это беседуют между собой ларды, духи деревьев, крайне болтливые создания. Ларды некогда были наказаны богом Райвардаром именно за излишнюю разговорчивость. Целый рой прекрасных наложниц Райвардара в один миг обратились сосновой рощей, но и тут не оставили сплетни и говорили без умолку. Бета закрыла уши руками и попыталась не обращать внимания на бессмысленный поток фраз, обрушившийся на неё, но это было бесполезно, ларды говорили и говорили, пытались втянуть её в бесконечные споры, дразнились, пели, кричали. В голове Беты помутилось от нескончаемых жалоб, и она пустилась бегом сквозь чащу. Лес хорошо просматривался на много метров вперед, и Бета видела маячащий впереди купол какого-то здания. Она задыхалась от быстрого бега, но он притягивал её, как магнит. А ларды продолжали доверительно рассказывать последние новости, интересоваться самочувствием и известиями из мира дивов. В их голосах Бета не чувствовала ни раздражения, ни злости, как, впрочем, и искренней радости хоть чему-то, это был бессмысленный ворох бессмысленных слов. Только слово «песок» повторяли ларды чаще других, только его они произносили не с обычной беспечностью, а с восхищенным трепетом. Бета поняла, что Арвин добрался и до них, но как – не знала. Из обрывков фраз она поняла, что Арвин пообещал лардам вернуть их живые тела, и за это ларды, все как одна, отдали ему свою волю. Арвин становится всё сильнее и сильнее, - с тревогой подумала Бета, но, как ни странно, это её не волновало так сильно, как следовало бы. Гораздо больше её волновало, что она не знает, чем заполнить пустоту где-то в груди, и как пережить новый день. Бета запуталась волосами в ветвях последнего дерева и рухнула на землю. Ударилась головой об подло торчащий корень и на секунду отключилась. - Эй, милочка, ты как? – с любопытством спросил тоненький голосок над самым Бетиным ухом. - А? – подняла голову та и сжала зубы от боли - Я говорю, ты как, моя прелесть, себя чувствуешь? Это ж надо так брякнуться, и волосы прямо в мои ветви, я всегда говорю – хочешь хорошо себя чувствовать – не торопись, или торопись, но медленно, не знаю, кто это сказал, но в яблочко! А волосы у тебя отличнейшие, ты див, я так понимаю? Славный вы народец, честное слово, только мальчики у вас уж больно худые, вы их, чего, не кормите, или они такие и есть? Знала я одного, так сквозь кожу видно было, как у него сердце бьется. Ты такая же, кстати, посмотри, какая лапка – каждая жилочка видна, на тебе можно наглядно анатомию дивов разбирать! И как ты не раскололась то насмерть, ай-ай-ай, надо осторожнее бегать! Да и от кого тут бежать? Ты скажи, если кто гонится, если кто обидел, грудью встанем, честное слово, такую девочку и обижать, непорядок! Я всегда говорила – дивы, они как дети, их обижать грех! Грех я говорю! Маленькая собачка до старости щенок, ну так и с вами также! А ты знаешь, что сказала Богиня Арнайна, когда впервые увидела себя в зеркале вод? Она сказала – Боже мой! Представляешь? Так вот... Бета сначала осовело слушала то, что ей говорила ларда, потом начало отчаянно клонить в сон, несмотря на то, что она прошла всего какие то пару часов. А ларда не унималась и говорила, говорила, говорила, под её воркующий голос Бета задремала. И пришел сон, видение посреди сна. Показалось Бете, что она глубоко-глубоко под землёй, и смотрят на неё Верий и Исаркун. Говорят они что-то жарко, но не слышит Бета, в голове её песок. Руки к ней протягивает Исаркун, бог огненной смерти, но стена песчаная между ними встает. Плачет Бета во сне и просыпается от собственного плача, и Бога зовёт отчаянно: - Исаркун! Исаркун! Тихо, безумная, не кликай беду, не ищи ад! – испуганно пискнула ларда поодаль. Бета открыла глаза и увидела голубое небо совсем рядом. Сон не тускнел в памяти, и Бета решилась заговорить с лардой, в тени которой уснула. - Как тебя зовут? - Наджу Субх, зимняя жемчужина, сам Райвайдар дал мне такое имя! - Наджу... Скажи, Наджу, как мне найти Исаркуна? - Исаркуна? Это пламенного то Бога? Ой, деточка, и имя то его произносить грех тут, а уж искать! Прошлым летом он сжёг и съел половину всех нас, и остальных не пожалел бы, Вестия помешала! Нет, милая моя, не ищи Исаркуна и он не найдет тебя! - Он явился мне во сне, Наджу. Я должна найти его. Быть может, он даст мне обрести мой путь и найти то, что потеряно. - Исаркун, сам Исаркун пришел в твой сон? – визгливо заверещала Наджу Субх, - сам Исаркун? Боже, Боже, нет, избави нас от повторения этого ада, больше такого ларды не перенесут, ради всех создателей этого мира, десяти следующих и трёх предыдущих, заклинаю тканью божественной, что всем расам жизнь дала, пусть нас минует сие! - Наджу, успокойся, - терпеливо произнесла Бета, - Исаркун явился мне, а не тебе, значит, ему нужны не вы. Помоги мне найти его, обещаю, я буду просить его не приходить к вам. - Ох, девочка, да разве что подействует на такое чудовище! Он не остановится ни перед чем, он зло и смерть! И искать его грех, клянусь тебе! - Наджу, мне нужна помощь и ему нужна моя помощь. Боги не являются во сне просто так. Ты знаешь, где его искать? Он близко. Я чувствую его. - Близко? – простонала Наджу, ты даже не представляешь, насколько близко, он здесь, он рядом, рядом! Искать... Зачем искать то, что прямо здесь? Достаточно несколько раз произнести его имя, и ты это сделала! Теперь ничто не спасет нас, ничто! Бета с испугом прижалась к рыдающей Наджу Субх. Помимо страха она испытывала непонятный прилив нежности к этому дереву, и ей хотелось хоть как-то успокоить Наджу. - Тебя не тронет Исаркун, обещаю, Наджу... Но Наджу Субх не отвечала Бете. Каждой иголкой, корой и ветвями чувствовала она жар Исаркуна. А он, сияющий и властный, уже приближался неумолимо к лардам на зов Беты. Та вскочила на ноги так поспешно, что закружилась голова и всем телом прижалась к обезумевшей от ужаса Наджу. - Бета! - прокричал Исаркун, не подходя ближе, - подойди ближе или отойди в сторону, ибо сначала я хочу вкусить плоть лардов Райвардара! - Нет, Исаркун, - в свою очередь прокричала Бета, - я пойду за тобой и с тобой, только если ты обещаешь мне не прикасаться к лардам! - Как можешь требовать от меня чего-то, дерзкий див? – гневно крикнул Исаркун, впрочем, не делая ни шагу вперед. - Ты явился ко мне во сне, Исаркун, - торжествующе воскликнула Бета, - значит, во мне есть что-то, нужное тебе! Я отдам тебе всю себя, но в обмен на это ты не тронешь лардов! - Наглая девчонка лишилась остатков разума? – со странным весельем крикнул Исаркун, - или решила подразнить меня? - Девчонка просто хочет, чтобы ты не тронул её друзей! - Друзей? Ларды, и друзья? Когда успела подружиться? Я был в твоих снах, Бета, был и в памяти, я знаю, что ты сегодня посчитала лардов никчемными созданиями, недостойными даже такой пародии на жизнь! Я из вежливости не буду произносить те слова, которыми ты их называла! – прогрохотал Исаркун. Бета поперхнулась, но нашла в себе духу ответить Исаркуну - Эй, Бог огня, мы так и будем пререкаться до конца вечности? Тебе то всё равно, а я вот смертна! Не трогай лардов и получишь меня! В твоих мирах много лесов, а где ты найдешь вторую Бету? Исаркун расхохотался и отошел на несколько шагов назад - Твоя взяла, див! Бета улыбнулась, ещё раз обняла покрепче Наджу и пошла навстречу Исаркуну. Тот оказался вблизи непомерно высоким для крохотной Беты, его огненные одежды обдавали жаром, но не обжигали Бету. Она смело взглянула в его горящие глаза. - Куда мы? - Далеко, див. Иди сюда... Исаркун легко поднял Бету и посадил за пазуху, как котёнка. Её длинные волосы запутались в его руке, и когда он сделал резкий жест, она зашипела, как кошка. - Прошу прощения, миледи, - галантно хмыкнул Исаркун и вскочил на выросшего из под земли огромного коня. - Нам очень далеко? – спросила Бета, её голос приглушал ворот расшитого камзола Исаркуна - Не дальше чем от этого места, див, - усмехнулся Исаркун и хлестнул коня. Тот вскочил на дыбы так, что у Беты захватило дух, и помчался вверх по дороге, открытой только Богам. - Мы скачем в твой мир, да, Исаркун? – спросила Бета с всё возрастающим уважением. - Я начинаю понимать, почему ты столь нежно любишь лардов, див, - вместо ответа хмыкнул Исаркун - Почему? - Тебя тоже не заткнуть... 14. Когда я пришел в офис около семи вечера, первое, что я увидел, были широко раскрытые глаза Антона. Парень как чувствовал, что сейчас попадёт под раздачу. Вместо приветствия я широко улыбнулся и дружески похлопал его по плечам. - Должен тебя обрадовать, - я мягко подтолкнул Антона в сторону своего кабинета, - с завтрашнего вечера больше никаких придирок с моей стороны, даже критики не дождешься. Антон смотрел на меня с всё возрастающим подозрением, при этом он выглядел так комично, что я расхохотался. С размаха приземлился в кресло и пригласил Антона тоже присесть. Тот уселся с опаской и уставился на меня, как кролик на удава. - Так вот, мой дорогой старший менеджер двух направлений, у меня для тебя радостные вести. Твой ненаглядный начальник, которого ты должен ценить и на руках носить за то, что он тебя всё ещё терпит, несмотря на все твои выходки ещё с института, решился, наконец, сделать шаг в сторону. Антон смотрел и не понимал, я продолжил: - Отпуск беру, Антон. Недели две как минимум, сколько максимум – не берусь даже предполагать, - заметив, что с губ Антона так и рвётся протест, я махнул на него рукой, - постой. Знаю, что ты хочешь сказать, да, перед самым сезоном, да, взяты два дополнительных блока. Я всё уже взвесил без тебя и не один раз, и пришел к выводу, что вы справитесь. Потому, что если вы не продержитесь без директора какие то две недели, то, уж прости, грош вам цена, как работникам. Наконец Антон отдышался и осторожно произнёс: - Виктор Аркадич, в четверг приезжают турки на переговоры, что мне с ними делать? Сам знаешь, меня они пошлют, а захотят говорить с тобой. И... Я сделал предостерегающий жест и сухо сказал: - Я переговорил с Одеоном, они будут беседовать с тобой. Расскажешь им что надо, покажешь новые образцы ваучеров – больше по их документам не заселяем. Далее, в понедельник у меня назначена встреча с представителями чартерного отдела Невы, сходишь к ним сам, не забудь только навестить Лёшу и девочек, пригласишь к нам на двадцать девятое. Заодно разведай, не намечается ли дополнительный рейс на Анталию. Если да – сам наешь, что делать. Вот, собственно, пока всё, на связи я буду, но если что с телефоном – ориентируйся по обстоятельствам, инициатива приветствуется, но в разумных масштабах. Да, завтра вечером меня уже не будет, а к нам нагрянет Андрей из Консорда, с тебя развлекательная программа, парень выручал что билетами, что наземкой не один раз и не два. Антон молчал, подперев голову обеими руками, и смотрел на меня, не моргая. - Так вот пока всё с этим, завтра закрою неотложные дела, что-то и тебе передам, разумеется. С ребятами разберемся тоже завтра, я тебя об одном прошу – офис к моему приезду не разнесите, кот из дома, мыши в пляс – это, конечно, обязаловка, но уж порадуй меня. Ты за главного, контора на тебе. - Ладно, Аркадич, ты меня не считай совсем раздолбаем, прости, с ходу в карьер не привык как-то, - Антон выпрямился и посмотрел на меня смело, почти с вызовом, - справимся, не маленькие! Я расхохотался. - Антоха, у меня к тебе вопрос, поражающий своей новизной, ты как, домой собираешься, планы есть какие? Я к тому, что если нет, давай попытаемся часть сегодня разгрести? - Не вопрос, шеф, ты же всё равно будешь мне письменные указания составлять? Так давай ты это сейчас сделаешь, а я пойду, список вопросов и неотложных нужд подготовлю. Ты ж меня знаешь, Аркадич, я всё четко люблю. Я согласно кивнул Антохе, и с головой зарылся в кипу бумаг, которые извлёк из собственного стола. Тут были и рекламные проспекты, к уголкам которых приколоты визитки с важнейшей информацией, которую давно следовало забить в компьютер, и стопки старых договоров... Среди последних, впрочем, каким-то странным образом обнаружился так нужный мне договор с Тез-Туром, кстати, подписанный. Когда и кто относил к ним договор, хоть убей, вспомнить я не смог, но важной вещи не место в моём столе, для этого есть сейф и шкаф для договоров. Я отложил документ в сторону и, роясь в своём ежедневнике, думал о том, что не зря всё-таки затевал это дело, не зря мучился и брал в банках кредит за кредитом. Как-никак – уже налаженная контора, надежные ребята. Эти не подведут, - подумал я и улыбнулся. Правда, спустя некоторое время, меня начала отчаянно мучить совесть перед Антоном. Действительно, откуда ему знать, что я отправляюсь спасать человечество, а не лапать тёток на пляже в Кемере! Да и откуда мне самому знать, что я буду делать что-то стоящее, а не прыгать по лесам с двумя ненормальными вместе! На пороге показался Антон, будто услышавший мои мысли - Слышь, шеф, а я не спросил – а ты куда собрался то? Чего билеты не бронируешь? - Да нет, Антон, - я облегченно вздохнул, - я не то что отдыхать еду, помочь надо паре товарищей хороших, так что даже не отпуск, а, скорее, работа по совместительству. - А, - Антон усмехнулся, - Значит, Аркадич, уже можно начинать ревновать? - Ну можешь попробовать, но предупреждаю сразу, я это не оценю. Антон хмыкнул и вышел. Похоже, я чуток успокоил его самолюбие. 15. - Когда он придёт? – одними губами шепнул Авель, всё ещё не выходивший из своего угла. - Не знаю. Он сказал, что ему надо разобраться со всем. Мы можем только ждать. Ждать до завтра. Если он не появится до завтрашнего вечера, мы уйдём. - Я есть хочу... - Я тоже. Он сказал, чтобы мы сами нашли еду. Что едят девоны? - Птиц - Но здесь нет птиц. Придется тебе довольствоваться этим, - Лира разломила лежащий на столе батон напополам и протянула кусок Авелю. Тот с опаской обнюхал хлеб и жадно вцепился в него зубами - Что это? Пахнет сухой травой - Это хлеб, Авель. По-крайней мере, так он назвал его, так будем называть и мы. Пока мы в его мире, нам придется довольствоваться их словами и их едой, иначе мы станем и здесь изгнанниками. - Я не изгнанник! - Изгнанник, Авель. Тебя изгнала даже смерть. Как и меня, впрочем, - Лира чуть поперхнулась и замолчала, медленно разжевывая батон. - Я не, - повторил Авель и осекся. Он не привык говорить вообще что-либо, а уж общаться целый день с непонятным существом золотого цвета, был вообще мучителен. Кроме того, к Лире он испытывал странные чувства – от откровенного ужаса, когда отваживался заглянуть в её глаза, до искренней, полудетской, любви, когда смотрел на неё. В голове Авеля выстраивалась удивительная цепочка из мечтаний, мыслей, желаний, в каждом из которых непременно была золотая женщина с рысьими глазами. Та, с кем он заговорил впервые, та, кто обещает вернуть его домой. Вот только с каждым часом, с каждой минутой, Авель сомневался в том, так ли он хочет возвращаться в свой мир. Лира внезапно вскинула голову и к чему-то прислушалась. - Это ты? Авель открыл глаза, будто впервые увидел Лиру - Я что? - Звук... Нет, не ты, - с этими словами Лира резко вскочила на ноги и бросилась к окну, - это там, там! Авель осторожно поднялся и тоже приблизился к окну. Штору отодвинуть не решился и просто покорно смотрел сквозь плотную ткань в никуда. Лира стояла, облокотившись о подоконник, и Авель чувствовал, что она дрожит от напряжения. Он отважно проскользнул к ней и тихо спросил: - Что там? - Не знаю, - Лира закашлялась и снова прислушалась, - но там что-то происходит. Ураган или вихрь, не пойму, в их мире всё не так, как у нас, я не могу сориентироваться ни на чем, - в голосе Лиры прозвучало отчаяние, - тут всё так запутанно! - Но Виктор знает свой мир. Он должен нам помочь. - Помочь? – Лира развернулась и посмотрела в упор на Авеля, помочь, нам? Он ничего не понимает, и я боюсь, что он сам себе не в состоянии помочь, не говоря уже о собственном мире! Это ты хозяин судьбы своего света, и я часть своего, а он... Эту расу, Авель, воспитывают не так, как нас, для них нет ничего важнее только своей собственной жизни. Да и с той, с единственной, они не могут поладить! Они сильнее нас духом, но они слабы перед лицом смерти. Авель затих, и, казалось, перестал слушать Лиру, думая о чем-то, понятном только ему. Наконец, он произнёс: - Ведь придёт завтра, верно? Придёт завтрашний день, придёт ночь сегодня. Значит, будущее ещё есть. Лира внезапно расхохоталась и крепко обняла Авеля. И казалось ей, что всё получится. Вот только ураган за окном так не думал. Ещё утром вчерашнего дня он продался песку в обмен на свободу выбора, и теперь лишь довершал начатое. И крыши домов, и сами дома, и те люд, которые понимали его язык – никто не мог противостоять ему. Потому что ветер перестал быть одиноким вчера. Слился с ним некогда пленный Бог Арменот, которого сам ветер выпустил из церковного застенка. В ярости был Арменот, мучительно думалось ему о мести отчаянной каждому, кто волен был, пока он в плену томился, не смея лишний вздох сделать. И поклялся Арменот бессмертием своим перед лицом вольного ветра, что будет отомщен он. 16. Спутались нити судьбы, переплелись будущее с настоящим, вымысел с былью, ложь с правдой. Умерли боги, на смену им пришли слабые люди. Разорвалась связь великого разума с великим делом. Жизнь потеряла цель. Люди и ханти, сабары и дивы, рождались, чтобы умереть, их существование стало бесполезным. Они ничего не искали и ничего не теряли. Они не любили, не чувствовали, не жили. Вспышки энергии индивидов подавлялись апатией большинства. Мир угасал, пустел. И наконец, через много веков, не стало ничего. Тишина охватила вселенную. В мирах воцарилась тьма. Но вот из бесконечного хаоса родился луч света. Искрящаяся полоса жизни ширилась, росла, заполняя пространство сияющим торжеством нового дня. Луч вытянулся коридором между мирами, изгнал тьму и поселил на Земле новую жизнь. Его желанная власть пробудила вселенную, даря силу и безграничное величие каждому атому мироздания. Казалось, ничто не может разрушить его призрачные владения... Асенна так часто слышала это, что, казалось, каждое слово проросло в её плоти, каждый звук течет вместе с её кровью. История собственного мира и миров не пугала её, но мешала мечтать. Всё было предрешено много веков назад, и оставалось только смиренно следовать по собственному пути. Асенна шла по мокрой дороге и не верила, что так давно, когда не было ни дороги этой, ни дождя, что падал и падал сверху, ни её самой, кто-то уже знал, что придёт день, когда Богиня спустится на собственную землю. Но как бы то ни было, идти пешком Асенна устала и решилась более тесно познакомиться со своими владениями. Дважды за ночь видела она, как люди останавливали мчащиеся машины, всего лишь подняв руку. На какой то момент ей становилось страшно перед такой человеческой мощью, но потом она поняла, что это лишь условный язык между людьми и машинами, и подняла руку. Целый поток разноцветных автомобилей мелькал мимо неё, не замечая, или не желая замечать, и Асенна уже захотела остановить силой, как вдруг перед ней притормозила маленькая машина красно-ржавого цвета. Как и те люди, Асенна наклонилась к ней и распахнула дверь. Прямо на неё смотрел потрёпанный человек с длинными волосами. - Куда едем, подруга? - Петербург. Парень расхохотался. - В Одессу не надо? Асенна наклонила голову. В словах длинноволосого человека она услышала дерзость. Быстро обошла машину и рванула на себя дверцу. - Отвезёшь. - Ага. В Саратов с заездом в Свердловский монастырь. Пошутили, и хватит, время не терпит, едем, нет? Усмехнувшись, Асенна забралась в салон и посмотрела на человека, слегка сузив глаза - Петербург. Сейчас. - Бля, вылезай из тачки, коза, - рыкнул на неё парень. Асенна пораженно застыла, глядя на него. Ещё никто и никогда не смел дерзить ей подобным образом. Но удивление быстро сменилось гневом и Асенна провела по лицу длинноволосого горячими пальцами. Тот дернулся от невероятного жара и едва не закричал, но Асенна лишила его речи на время. - Петербург. Я не повторю более. Сейчас. Быстро. Тот без звука сорвался с места и поехал. Руки его уже не дрожали, Асенна лишила его и страха физического. - Как твоё имя, человек? – наконец, спросила она, дав позволение ему говорить то, что она сама хотела. - Андрей - Андрей. Имя солнца, имя света. Я Асенна, заря. Сколько нам ехать туда? - Ночь или больше, - каждое слово давалось Андрею с невероятным трудом, он едва мог разжать губы. - Ночь и не более. Расскажи мне о мире, Андрей. Что происходит здесь? Как происходит? Добрался ли песок до вас? Довольны ли вы Богами? Андрей сделал над собой огромное усилие и, наконец, смог говорить без задержки. К своему удивлению, он почти не чувствовал страха, только боль от ожога на щеке мешала плавному течению разговора. И он заговорил: - Я просто водила, я не связан ни с чем. Работа такая. Я шофер, вечером подрабатываю ещё. Я не связан ни с кем и не с чем! – с отчаянием воскликнул он, но, заметив, что Асенна недобро на него смотрит и ждёт ответов, продолжил, - я не знаю, что в мире, я даже новости не смотрю! Песок в пустынях и на пляже, я бы хотел лета и на озеро. Становится жарче с каждым годом, зима всё невесомее, солнца всё больше. В Питере белые ночи вот-вот начнутся. Это когда ночи нет и только белый сумрак повсюду. Белесый полумрак. Вчера меня остановили свидетели Иеговы и начали говорить, что скоро конец света. Больше я не знаю ничего. Я не хожу в церковь. Я не знаю ни Бога ни Богов. И знать не хочу. Это не для меня. Для меня вот эта дорога... и всё. Другого я не знаю. - Узнаешь, - Асенна откинулась назад и закрыла глаза, - узнаешь. - Зачем я тебе? - Зачем? – Асенна приоткрыла один глаз и посмотрела на Андрея чуть ли не со смехом, - отвезти меня в Петербург. Я хочу найти тех, кто может помешать мне разобраться с Песчаником. Я люблю играть, Андрей. Играть, несмотря на ставки. Даже если на кону весь твой мир и я сама. Но кто-то дерзкий пытается вмешаться в мою игру. Я остановлю его, а потом превращу песчаного человека в пыль и пепел. Андрей молча вглядывался в заснеженную дорогу, даже не пытаясь понять, что хочет сказать ему Асенна. Сейчас он принимал лишь то, что это его работа – отвезти пассажира. А зачем его везти так далеко – этим вопросом он перестал задаваться. Не нужно лишних слов. 17. Исаркун мчался на коне навстречу урагану. Перед дивом, что сейчас слушала удары его сердце, вдруг захотелось отчаянно побравировать, и он рванул в самое сердце вихря. Странный покой охватил со всех сторон и Исаркун мгновенно понял, что он не наедине с ветром. Был кто-то ещё, но кто – Исаркун пока не понимал. Внезапно сзади он получил ощутимый удар, который даже его, Огненного Бога, стража Пустоты, едва не сбросил с коня. Ирвай отчаянно заржал, и, не удержавшись в середине вихря, закрутился вместе с ветром. Исаркун вскрикнул от неожиданности, но ярость пересилила, и развернул он коня к неведомому противнику. В синие латы закованный, парил перед ним сам Арменот, Бог-легенда, Бог-пленник. Шлема не было на нём, длинные светлые волосы рассыпались по стальным плечам. Исаркун усмехнулся в лицо Арменоту и поднял огненный меч. Бог, побеждённый единожды, будет побежден и вновь. И сверкнула сталь, то был меч Арменота, сотканный не из огня, как меч Исаркуна, но из света и пыли. Да вот только честный поединок был чужд Арменоту, занес он руку с мечом на Исаркуна, и не успел Бог Огня отбить его удар, как рассыпался Арменот на сотню ветерков. Оглянулся Исаркун, пришпорил могучего коня, а Арменот уже за спиной его. Одним взмахом рассек Арменот Исаркуна надвое и в ветер канул, как не было его. Упал Исаркун поверженный, упала и Бета, напуганная, непонимающая. Короткой была схватка Богов, старого и молодого, не успела опомниться Бета, как Исаркун мертвым лежит у ног её. Видит Бета новую смерть перед собой, видит Бета первую смерть Бога перед своими глазами. Чувствует страх Бета, и печаль в её сердце, одиночество в ней. И лишь конь Ирвай за спиной её ржёт жалобно, хозяина потеряв. И упала Бета на колени, и стала молить всех Богов, кто может услышать голос её, чтобы они жизнь брату своему, Исаркуну вернули. Но глухо на небе, не слышит никто Бету, только ветер вдали шумит. Страшно Бете одной, знает она, что лишь Исаркун может ей её путь осветить и на свет вывести, но мёртв Исаркун, и только она, Бета, может к жизни его вернуть. Встала Бета в полный рост, выпрямилась, пряди тяжелые, как ночь черные, за спину перекинула. Взгляд свой к Ирваю обратила и заговорила с ним на его языке. Просила Бета стать её конём на время, просила донести её до рассвета в Алом городе, что в сотнях километрах отсюда. Только там, где сходятся в одночасье ночь и день, только там, где Боги Звёзд и Солнца пируют вместе, есть источник чёрной воды, кровавой воды, который жизнь даже Богам дарует. Понял без слов её Ирвай, и опустился перед дивом, как перед Исаркуном. Вцепилась рукой Бета в огненную гриву, забралась верхом на могучего коня. Скачет Ирвай, скачен конь в сбруе. Видят люди и дивы, дивы и сабары, скачет конь Исаркуна без наездника жаркого. И не знает никто, что в гриву пылающую закутавшись, конём правит Бета, хрупкий див зелёноглазый. 18. Арменот упал не колени перед Арвином, и слёзы заструились по его лицу. Песок вокруг него клубился, ветром рассекаемый, засорял глаза, и Арменот словно рыдал от горя. Но сердце его ликовало, его властитель, песчаный человек и Бог песка стоял перед ним. Стоял как владыка, но смотрел на Арменота, как на равного себе. Поначалу Арменот и глаз поднять не смел, боясь встретиться взглядом с Арвином, но потом страх его утих, утих и ветер. Он взглянул на Арвина и застыл на мгновение, пораженный. Вовсе не демон стоял перед ним, а рослый мужчина, в черные одежды облаченный, ни меча, ни другого оружия нет в руках его, лишь горсть песка в ладони зажата. Сочится песок сквозь пальцы на землю, ноги Арвина в песке утопают. Смотрит Арменот на лик Арвина, и не чувствует страха перед лицом смерти. Лишь знаки черные, обереги тёмные на теле Арвина лёгким трепетом наполняют. – Ты Бог Ветра, воин? - Я Арменот, мой господин, дух мира, вдох мира, дыхание жизни. Ветер соратник мой и повинуется мне. И я и он перед тобой склоняемся и жизни наши – на твоё усмотрение. Арвин усмехнулся тонко и прошелся по зале. Шаги его гулко отдавались в замке, иных звуков не было. Даже ветер перестал биться в окна. - Так говоришь, ты, воин, убил Исаркуна? А убил ли ты дива, что с ним был? Арменот замешкался и быстро произнёс: - С ним не было дивов, мой господин, только конь его. - Не изрекай то, что тебе неизвестно, воин. Ты убил Исаркуна, о див мчится, чтобы жизнь ему вернуть. Почему ты не убил коня его? Бог со стоном упал навзничь в колючий песок и завыл. Арвин обернулся и несколько секунд пристально смотрел на него слепыми глазами. Потом медленно, с расстановкой произнёс: - Встань, воин. Твою ошибку исправят мои дети, мои ученики. Ты же не умрёшь даже за такое. Вместе с ветром пойдешь ты в мир людей и приведешь мне то, что я желаю. Ты принесёшь мне свет зари, который я столь долго жаждал увидеть. Арменот с трудом поднялся и снова взглянул прямо на своего повелителя. Теперь он был в большей уверенности, что Арвин действительно слепец, более того, он видел, что Арвин и бессонницей измучен. Но как бы то ни было, Арвин был повелителем песка и хозяином миров. Арвин стремился подчинить себе также дорогу между мирами, доступную одним лишь Богам, и вот для этого ему и нужен был Арменот. А все рассказы о заре и прочее – ложь. - Я готов приступить, мой господин, готов приступить к работе прямо сейчас, и пусть проклянет меня небо, если я отступлюсь от своих слов. Арвин расхохотался, впрочем, как-то с холодком, и потрепал Арменота по щеке. - Хороший пёс. Очень хороший. Я знаю тебя. Я чувствую, что ты думаешь сделать лишний шаг у меня за спиной, уверенный в моей слепоте. Но опомнись, Арменот, мой песок вечен и не имеет границ. Я вижу тебя каждой песчинкой. Я знаю всего тебя и каждую твою мысль. Я вижу тебя, Арвин. Бог похолодел и с ужасом взглянул на надменное лицо Арвина. Казалось, черные глаза повелителя сверлят его насквозь. Арменот сглотнул и опустился на одно колено. Зашептал часто и горячо: - Мой господин не должен сомневаться в своём верном слуге. Я душу отдам за него. Отдам все силы и все мысли за его величие. - Вот! – Арвин быстрыми шагами подошел к Арменоту и склонился над ним. Взял за колючий подбородок и заглянул прямо в душу Арменоту: - Вот! Всё во имя величия! 19. Хлопнула входная дверь, Лира напряглась в неприятном предчувствии. Был четвёртый час ночи, Виктор вполз в дом, как сомнамбула. Шатающейся походкой он прошел на кухню, и тут усталость как рукой сняло. - Это что? – с опаской шепнул он Лира отвела глаза и произнесла куда-то в угол: - Авель пытался добыть воду. Не получилось... Виктор запустил пальцы в волосы и, постанывая, обошел кухню по периметру. Везде, куда только падал взгляд, были следы повреждения, явно не подлежащие ремонту, обои местами отошли от стен и висели сморщенными клочьями. Ему и в голову не могло придти, что два не особо габаритных существ могли меньше чем за сутки настолько разнести дом. - А что вы вообще пытались сделать? Вы, что, стены сверлили? - Авель захотел пить. Я видела, как ты открываешь этот... кран, и попыталась сделать то же самое, - Лира виновато, и в то же время с упрёком посмотрела на Виктора, - но ты не сказал, что силу совсем не нужно прилагать... - И что? Ты сорвала кран? - Да... Я потом пыталась заткнуть струю, но Авель испугался и метался по всему дому, так что пришлось переключиться на него. Пока я его успокаивала, вода залила весь пол и хлестала на стены... И у тебя на столе стояла какая-то большая посудина. Скатерть стала скользкой, и... Виктор тяжело вздохнул, но нельзя сказать, чтобы он был так уж сильно огорчен. Если эта парочка смогла разметелить его скромное жилище всего лишь из-за незнания элементарных вещей, вполне может статься, что то, что они говорят, правда. А тогда ему нечего стыдиться Антона. Он не в игрушки играть отправляется... Интересно, Антон поверил? Судя по его взгляду, которым он время от времени награждал шефа, нет. - Я спать пойду, и вам того же советую. Завтра встаю в десять, иначе не высплюсь совершенно, иду на работу, заканчиваю дела. В семь вечера я ваш. - Хорошо. Ты придешь сюда, и мы отправимся в путь. - Да, да, а сейчас почему бы вам не выспаться? Вам то не нужно рано вставать... моя спальня вон там, - Виктор слабым жестом показал направление, - а вы можете спать в большой комнате, там есть диван и кресло-кровать. Сейчас разложу... Лира осторожно остановила его. - Мы не будем спать, Виктор. Мы не будем спать, пока не выполним то, ради чего мы тут. Виктор несколько секунд с усталым недоумением смотрел на неё, потом махнул рукой: - Не знаю, как у вас, ханти, хенти, или как там называетесь, а у нас ещё академик Павлов доказал, что пять дней без сна – и человек отправляется на тот свет. - Мы не можем спать, Виктор. Сон для нас приравнивается к пути на новую Землю. С тех пор, как песок приблизился вплотную к пути между мирами, путешествовать могут не только Боги... А все те, кто оказались достаточно близко к дороге. Мы вот оказались, - она обреченно уронила голову на руки, но мгновенно собралась и продолжила жестким голосом, - поэтому сон недопустим. Но ты спи. Тебе нужен отдых, человеческая раса утомляется гораздо быстрее нашего. Вы не пройдете сотни километров без сна и отдыха, но зато вам хватает нескольких часов, чтобы выспаться. Мы выматываем себя многократно, прежде чем впасть в долгую спячку. Кто сильнее – решать не вам и не нам, - она положила руку ему на плечо, - или спать, и пусть Сорги, хранитель ночи, будет с тобой до прихода Асенны. Виктор, всё ещё пошатываясь, промычал что-то невразумительное и вышел из разгромленной кухни, оставив Лиру и Авеля одних. Рассвет уже танцевал на оконных стеклах. Если долго сидеть в полутьме, глаза постепенно начинают видеть несуществующее. Сгусток теней в углу медленно принимает очертания маленького осьминога, слабый сквозняк постепенно становится дыханием гигантского зверя. Тусклая лампочка ещё больше пугает своим призрачным сиянием, словно она была создана, чтобы таить в себе весь вселенский страх. Паркет проваливается и меняет свой узор. Оживают стены, потолок, двигаются, искажают образ коридора. Диваны, словно большие спящие собаки шевелят лапами-подушками и тяжело дышат. Всё оживает. Грохот шагов спутывает новую реальность, наполняя ужасом параллельные пространства. Кто-то непонятный и необъяснимо жуткий движется по рельефной стене, собирая себя из мозаики теней. И снова безумно тихо. Авель сидел, забившись в самый дальний угол большой квартиры Виктора, и думал, пытался думать обо всём и ни о чем одновременно. Для него шоком, откровением божьим, чертовщиной и адом было само нахождение здесь. Лира запретила ему спать, и он, не привыкший ни к послушанию, ни к непокорности, добровольно принял на себя проклятие Арвина. Он кормил звёзды своей бессонницей, и ему казалось, что именно теперь, среди иных существ, среди трёх рас, собранных под одной крышей, он одинок, как никогда раньше. Страх снедал его, грыз каждую косточку, неприятный холодок то и дело пробирался под тонкую ткань его платья и заставлял сжиматься в ещё меньший комочек. Странные мысли теснились в голове, требовали ответов на вопросы, жаждали познания самого себя, но глухи были немые крики Авеля. Он боялся говорить, боялся собственного голоса и боялся чужих голосов. Ещё недавно, день назад он также свернулся бы в куче осенних листьев под кронами деревьев и уснул счастливый, умиротворенный, но сейчас ничего этого не было. Покой ушел и оставил пустоту в сердце, пустота наполнилась страхом, страх породил неведомый мир вокруг Авеля. Казалось ему, что по стенам крадутся огромные пауки, казалось, что потолок становится всё ближе и ближе. Дыхание то и дело перехватывало от приступов паники и Авель, обхватив колени руками, начал тихо скулить. Лира вскинула голову и повела треугольными ушами. Авель плакал в углу, а слезы эти могли быть началом чего угодно, от банальной скуки, до предсмертной агонии. Она метнулась к нему и быстро опустилась перед ним на колени. - Эй, девон? – шепнула почти ласково и обхватила его голову руками, - что тут у тебя? Авель не ответил и крепче вцепился в собственные ноги. Он уже не сдерживал рыданий, и скулёж был всё громче. Ещё немного – и он разбудит Виктора, а тому необходим был отдых. Поэтому Лира поспешно с силой обхватила Авеля и прижала к себе. Её руки чувствовали его костлявую спину, и сжимались всё крепче, не боясь сломать ему хребет. Авель хрипло застонал и попытался выпрямиться, но Лира держала его крепко. - Пусти, - слабо шепнул он, Лира же только поудобнее перехватила его руки. - Пусти... - Нет, не пущу. Пока ты не успокоишься. Сейчас мы должны быть сильными и для грусти и слёз нет места. Ты тоскуешь по дому? Я тоже, к горечи расставания примешивается и разлука с моей сестрой Лесс. Её убили охотники, а я сбежала от неё и от смерти. Прекрати плакать, Авель. Нам всем не просто, но именно поэтому мы все тут. Мы не пошли бы против песка, если бы всё в нашей жизни текло гладко и ровно, не пошли бы, даже если бы пески захватили всю цепочку миров. Мы не люди, Авель, мы готовы защищать только себя. Но теперь всё изменилось, все расы, все Земли объединяться в единой борьбе против повелителя песков. Оставь прошлое дню вчерашнему, и не тревожь будущее. Живи сейчас, и с нами. Лира резко вскочила на ноги и пошла прочь из комнаты. На пороге обернулась и посмотрела прямо в заплаканное лицо Авеля. - И, да... Если ты вдруг подумал не то. Ты не одинок. С этими словами она вышла и закрыла за собой дверь. 20. Александр давно миновал алое поле и теперь шёл по какому-то странному кричащему лесу, уставший, опустошенный, как будто сон не дал ему отдыха, а только измучил. Так и было, скорее всего, и сейчас Алекс искал только удобного места, лучше возле ручья, чтобы лечь и забыть обо всём. Он хотел смотреть в ослепительное небо без единого облачка и заполнять пустоту в душе этой примитивной красотой. Александр невероятно устал, путешествуя и изучая все цепи миров, он устал от повсеместных смертей, устал от власти песка, что будто шел за ним по пятам, настигая и изгоняя отовсюду. Он помнил, что вроде ещё утром он видел в своём пути какой-то тайный смысл, но и это осталось далеко-далеко во сне, и теперь он лишь шел погруженный в свои невеселые мысли. Он не понимал, для чего он собирает по крупицам тайны и сказки миров и рас, зачем ему такое море знаний, если он унесет его с собой в могилу. Нет, Алекс не верил в загробную жизнь, не верил и в тот призрачный мир Богов, невероятным образом одинаковый на каждой Земле. Он не верил и не хотел верить во что-то более существенное, чем он сам, по одной из теорий – Боги – это лишь высшая раса, не другой род, но другой вид, наделенный по праву рождения даром создавать и разрушать. Расу судей всех мировых существ не признавал Александр, но шел упорно к разгадке всех мировых тайн. А она была так близка, что казалось, он вот-вот коснётся её рукой... спустя мгновение оказывалось, что это лишь очередной ключ. Но Алекс не отчаивался, он упорно шел и искал пусть не разгадку, но ключ от всех дверей. Потому, что когда он найдёт его – он сможет впервые остановиться и осмотреться. Ход его мыслей прервал странный запах, которым воздух был буквально пронизан. Не сразу понял Александр, что это всего лишь дым от костра, и не сразу понял, что странный треск – это треск горящих веток. Далеко впереди у костра кружком сидели трое подростков, оживленно о чем-то спорящих. Алекс подошел поближе, но на него не обратили ни малейшего внимания. Дети отчаянно ругали на сабарском какого-то своего учителя, который оставил всех троих без обеда и вынудил их самим искать себе пропитания. Александр тихо сел рядом, не забывая ни на секунду о взрывном характере кочевого народца, и прислушался к разговору. Постепенно дети стали с тревогой посматривать в его сторону и, наконец, один из них отважился спросить на ломаном человеческом наречии: - Кто вы, господин? - Я Александр, человек, - ответил он на сабарском, и все трое облегченно расслабились - А мы уж решили, что вас послал Зухр. Зухр – наш наставник, ну и дерется так, что только держись! Рыжий паренек с неодобрением посмотрел на товарища: - Эй, Косан, следи за языком, кто знает, может господин друг Зухра и не обрадуется твоим речам! - Нет, я не знаю вашего учителя, - добродушно отмахнулся Александр и добавил, - но, по вашим словам вижу, что не очень хороший наставник ваш Зухр, так? Дети встрепенулись и начали наперебой доказывать Александру, какой злобный учитель Зухр, и как они разделаются с ним, когда чуток подрастут. Алекс слушал их с улыбкой, думая о чем-то своём. Наконец он произнес: - А ваш поселок далеко? Не встречал я ещё сабаров, живущих рядом с лардами! Мальчишка с густыми кудрями почесал шею и выкрикнул: - Девки Райвардара плодятся, как кролики! Скоро и совсем к нам подберутся, - он подпрыгнул и погрозил кулаком далекому лесу, - но против пламени они бессильны. Ух, и повеселимся мы когда-нибудь, закидав их горящими головешками! - Ну, ну, - успокаивающе похлопал Александр паренька по плечу, - а к своим вы меня отведете? Я ученый и изучаю жизнь разных народов, мне будет полезно пожить у вас некоторое время. Юные сабары с визгом повисли на шее у Александра, рыжий мальчишка заколотил ногами по воздуху. - Господин, вы правда пойдете с нами? Ух ты, теперь Зухр может ругаться сколько хочет! Александр улыбнулся и положил руку на плечо рыжику. Все четверо они зашагали в сторону поселка сабаров, Алекс поминутно озирался, стараясь заметить что-то необычное, присущее только сабарам, но пока не видел ничего. Вот только муравейник, прорытый в куче песка, ему не понравился. Очень не понравился. 21. - Ты можешь ехать быстрее? Ночь догоняет нас. Андрей затравленно посмотрел на Асенну и тихо шепнул: - Нельзя. Отрезок пути опасный, а через пятьсот метров гаишники, остановят – проблем не оберешься, понимаете? Асенна гневно встряхнула головой, но не стала пререкаться. Все попытки её заставить Андрея вести машину так, как хотелось ей, привели к печальному выводу о своей некомпетентности. Всё-таки, Боги не ездят на машинах. Но сейчас ситуация иная, Богиня пожелала побыть немного на месте простого человека, и свой характер приходилось держать в узде. Забыв о том, что негоже ей, Богине Зари, общаться с жалкими созданиями, Асенна, снедаемая скукой, сама начала разговор: - Боишься меня? Андрей взглянул на неё до того испуганно, что Асенне стало неловко. Она как могла попыталась изгнать страх из сознания этого парня, но ужас въелся до того глубоко, что извлечь его можно было только без применения своей силы. - Не бойся. От тебя требуется только довезти меня до города. После, если я не увижу больше в тебе надобности, мы расстанемся. Я щедро отблагодарю тебя, - с этими словами Асенна разжала до того пустую ладонь и показала Андрею целую груду сверкающих камней, каждый из них, продолжила она, - стоит больше, чем ты сам. Это достойная награда за достойную помощь. Но если ты понадобишься мне уже в Петербурге, ты получишь втрое больше. Вид сияющих камней не успокоил Андрея, но спокойный голос Асенны придал ему уверенности. - А ты не убьешь меня? - Ну, - она презрительно хмыкнула, - только если ты вынудишь меня. Запомни, смертный, ты нужен мне. А я достаточно умна, чтобы сохранять жизнь нужным мне людям. - А что за песок и что за месть? – отважился, наконец, спросить он, - я не понял, прости. Асенна облегченно рассмеялась, её новый знакомый быстро осваивался с новой для себя ситуацией. - Песок. Бог песка, вернее, возомнивший себя Богом, Богами же проклятый полукровка. Полудив-получеловек подчинил себе пески и уничтожает мир за миром. Скоро и до этого доберется, - со смехом продолжила она, но, заметив, как побледнел Андрей, осеклась и через минуту добавила, - ты не бойся. Я сгною это ничтожество, загоню в клетку, вобью в его смертное тело железные прутья. На неслыханную дерзость осмелился жалкий червь, и неслыханным будет его наказание. Я сама на куски разорву его плоть и вскипячу его кровь. Она устроилась поудобнее и закрыла глаза. Андрей молчал, а Асенна думала, а не уснуть ли ей. Сон на пути в игру казался юной Богине весьма романтичным, и она решительно вручила себя в руки Сорги. Андрей вел машину молча, с трудом разбирая путь сквозь необычную метель. Стоял апрель, время весеннего тепла, но зима всё никак не желала отпускать землю. Зима в этом году выдалась на редкость тёплая, столбик термометра, казалось, прирос к нулю, но снег шел почти каждый день, снег падал и таял, снова падал и снова таял. Иногда Андрей находил странную истину в его бессмысленном падении, иногда Андрею казалось, что снег своим примером показывает людям, сколь тщетны их вечные танцы, взлёты и падения – таянье всё равно придет. Но сейчас и эти мысли словно сам снег занес, Андрей старался отогнать терзающий ужас и не думал вообще ни о чем. Ему хотелось только, чтобы путь поскорее закончился, хотелось, чтобы Асенна проснулась только на Пулковских высотах. А пока можно молча чувствовать дорогу под машиной, вдыхать морозный воздух, что врывается в щелочку неприкрытого окна. Зима и весна переплелись этой ночью, и Андрею осталась одна лишь трасса е-95. 22. Бета задремала, уютно завернувшись в гриву Ирвая. Сначала она, отдав должное природе дивов, вдоволь наигралась с огненными завитками, потом запустила руки поглубже и обняла коня за шею. Прижалась к нему крепко, как могла, и стала думать. Если Ирвай успеет за одну ночь добраться до Алого города, если ничто не станет у них на пути, то Исаркун будет спасен. Сейчас огненный Бог в призрачном мире, среди сумерек блуждает, позабывший путь обратно, и только черная вода из кровавого источника вернёт ему память об обратном пути. Если бы только Ирвай успел добраться в Алый город до рассвета, ведь только в эти секунды открыта дорога в Алый город! Если бы Ирвай успел вернуться к Исаркуну до заката, ведь только в эти секунды можно открыть путь обратно! Надеясь и веря, веря и мечтая, Бета погружалась постепенно в тревожный сон. Образы и видения мелькали перед её глазами, она постанывала, и всё крепче вцеплялась в гриву Ирвая. А конь мчался через время и миры, мчался по небесному пути, обходя целые созвездия, целые Земли. Вот и Зарайтан с женой Растайрой Ясноликой погрозили ему из своей солнечной ладьи, вот и Сорги с Исканарой удивлённо развернули вспять звёздную колесницу, но не видит Ирвай ничего кроме ворот Алого города, зовущего его. Одна лишь ночь дана ему, но через время мчится он, через дни и ночи, только мир сумерек обходит он стороной. Как река глубокая шумит путь под его копытами, видит он, как снова и снова всходит солнце, видит он россыпь звёздную на небе, но нет ничего для Ирвая сейчас, знает лишь то он, что одна ночь дана ему на путь до Алого города. И вдруг словно кто-то стреножит его, спотыкается Ирвай о неведомое препятствие. Из сна вынырнула Бета, слабый крик из груди её вырвался. Забилось сердце, затрепыхалось, как рыба, из воды прибоем выброшенная. Закуталась Бета в огонь гривы, глубоко зарылась в пылающие пряди, покрепче Ирвая за шею обняла, шепчет слова мольбы всем Богам-охранителям. Из неба ночного луч света изошел, из луча тень, из тени старец в камзоле, лунами расшитом. Грозно сдвинуты брови его, глаза молнии мечут. Хватает он сильной рукой Ирвая под узду, смотрит на него яростно. - Конь Исаркуна и без Исаркуна в мой дом ворвался без моего ведома! Слыханное ли дело! Или Исаркун сам ко мне заявиться не отважился, Ирвая ко мне послал? Слыханное ли дело! Старик из ночного неба под уздцы ведёт Ирвая за собой, а тот не смеет и шаг сделать лишний. Бета страх свой пересилила, из гривы выпуталась и прямо старику в руки бросилась. - Не трогай Ирвая и не вини Исаркуна, отец мой, не по своей воле мы у тебя во владениях! Арменот, приспешник Арвина освободился из темницы и в бой нечестный с Исаркуном вступил! Мертвый Исаркун в поле лежит, песком занесенный! Не доберемся мы до рассвета до Алого города – лежать ему там навеки, и даже птицы не прикоснутся к плоти его! Не вставай у нас на пути, господин! Поразился старец живой речи из уст легкомысленного дива, и поднял Бету высоко над головой. - Да никак уже и ваш народец встал на защиту самих Богов? Не рано ли? Бета заглянула в его глубокие глаза и воскликнула горячо: - Отец, отпусти нас не задерживая, ночь уходит, и путь в Алый город вот-вот откроется. Нам надо добраться до края неба раньше, чем Сорги с Исканарой туда же доберутся! Не бери грех на душу, отец мой, не дай покинуть мир Исаркуну, пока есть время вывести его из мира сумрачного! Старик посадил Бету обратно на Ирвая, и, казалось, крепко задумался о чем-то своём. Потом вскинул взор на Бету и произнёс твёрдо: - На коне, пусть и на коне самого Исаркуна, ты не успеешь добраться до Алого города раньше, чем Сорги. Колесница его запряжена двенадцатью братьями Ирвая, в двенадцать раз быстрее мчатся они чем Ирвай! Остынь и приди в себя, див, помогу я вам добраться в Алый город, ибо небо – мои владения. Сейчас держись крепче и погоняй Ирвая резвее, скачите скорее времени, скачите быстрее жизни. Я же не могу дать крылья вам, не могу и колесницу Сорги остановить, но мне подвластно с дороги Сорги и Исканару сбить, будут они мчаться быстрее вас, но по пути долгому. А вы, не задерживаясь, летите по короткому, и пока Асенне небо принадлежит, в ворота Алого Града ворвитесь. Нагнулась Бета, поцеловала старика крепко, и снова в гриву Ирвая молчаливого вцепилась. Понесся могучий конь, звёзды новые копытами из неба выбивая. А старик Герер улыбнулся вечности нежно, ткань небесную разорвал надвое, и связал узлом две полосы, по одной Ирвай Бету несет, по другой, трижды перекрученной и назад повернутой, скачет на колеснице звёздной Сорги с Исканарой. Улыбается мужу Исканара, светятся любовью её глаза, улыбается и Сорги, весь мир в сон окунул он нынче снова, и только небесные Боги не спят, мир светом звёзд освещая. Не кончается дорога под колесницей Сорги, но не чувствует он долгого пути, растворяется в сердце Исканары любящем. Но вот и ворота града Алого показались впереди. Тёмные ворота, пока Асенной не тронутые, мчится Ирвай навстречу ним, дрожит Бета, не веря, успеют ли? Видит она, что уже звёздный свет позади настигает, видит далеко впереди свет Зарайтана. Сколько мчаться осталось, вот-вот откроются врата града Алого на мгновение лишь одно, чтобы Сорги и Зарайтана через себя пропустить, и снова стражи ворот дверь сомкнут на замок из сумерек кованный. Видит Бета, что вот уже засияла Асенна, осветила врата красками алыми, и в тот же миг Ирвай внес её в Алый град. 23. Весь день как коту под хвост, я разрывался между желанием наорать на всех, кто под руку попадется и желанием напиться. Когда мне позвонил Игорь и в грубой форме высказал всё, что обо мне думает, я не остался в долгу и послал его по матери. К счастью, дверь в мой кабинет была широко распахнута, и мои дорогие работнички поняли, что к шефу сегодня лучше не лесть по пустякам. Как я не люблю ненормальные дни перед отпуском, вечно кажется, что что-то забыл, упустил, тем более, когда этот злосчастный отпуск падает на тебя так спонтанно, что лишний раз вякнуть и то не получается по-человечески. Инна принесла обед, я заметил только когда Антон затряс меня за плечо. Кто как, а я не могу работать голодным, еда для меня тот единственный стимул или если хотите, муза. Она возвращает меня к нормальному адекватному состоянию. Черт знает почему, но Инна называла разваренную капусту с перловкой голубцами. Даже я, не избалованный холостяцким столом, иногда с трудом воспринимаю её шедевры. Но с другой стороны, по два доллара с человека в день за горячий обед – это, во всяком случае, удобно. Я наспех закусил, выпил принесенный Леночкой полу остывший чай и снова с головой нырнул в дела. Захотелось в кои то веки навести порядок в голове и не только и я не без удовлетворения заметил, что получается не так уж плохо, как могло бы получаться. Стрелки часов неумолимо ползли к шести часам, и я стал постепенно раздавать последние указания. Честное слово, Антон смотрел на меня взглядом, преисполненным истинного отчаяния человека доведенного до предела. Самое забавное в этом то, что он так смотрит на меня, даже когда я прошу его выйти в субботу на работу в полном одиночестве. Удивительная несамостоятельность, а впрочем, это, скорее, отсутствия веры в себя, потому что случая, когда Антон запорол бы что-то серьёзное, ещё не было. Тьфу-тьфу, конечно. Семь часом без десяти минут, я оперативно накинул на себя куртку, тепло попрощался с оставшимися ребятами (Антон уже успел убежать), и выскочил на улицу. Противный снег, совершенно неприемлемый для апреля, падал прямо за шиворот, и я пустился бегом. По правда сказать, меня так и обдавало холодком при мысли, что меня ждёт сегодня вечером. Я влетел в подъезд и только там отдышался. Входная дверь была открыта, Лира сидела на пороге. - Что ты тут делаешь? - Жду тебя. Ещё немного – и мы бы ушли, - сказала она с каким-то смутным укором. - Ну, - я смутился, - я пришел так быстро, как смог. - Хорошо, - Лира мягко поднялась и вошла в дом, - нам пора в путь. Я зашел следом, уже предвкушая следы разрушений, проникшие и в прихожую, но ничего такого не было. Авель сидел на кухне в той же позе, как и был утром, с коленями, плотно прижатыми к подбородку. Парень был до того костлявый, что я всё удивлялся, как он пополам не сломается. Я споткнулся о Стаса и чертыхнулся. Проклятый кот вечно вылезал неизвестно откуда и умудрялся броситься мне под ноги, как Анна Каренина под поезд. - Мы поесть можем? Я за день съел только какое-то капустное месиво. Лира, как мне показалась, посмотрела на меня с усталым сожалением, но ничего не произнесла. Я достал из холодильника засохший сыр и грустно откусил прямо от куска. При учете того, что эта парочка ела как дикие кабаны и, преимущественно, хлеб, покусанные куски которого валялись по всей кухне, о манерах заботиться было необязательно. Запив совершенно безвкусный сыр кефиром, я опустился на кушетку. - Ну. Я готов. Что нужно брать с собой? Лира одарила меня своей зловещей улыбкой: - Возьми свою плоть, кровь, и бессмертную душу. Больше тебе не понадобится ничего. - Постой, родная, а как же деньги, предметы первой необходимости? - Возьми то, что посчитаешь нужным. Я гостья в твоём мире и не могу давать справедливых советов. Через полчаса я был заново выбрит, на правом плече болталась сумка со всякой ерундой, от документов, до зубной щетки. Авель, наконец, поднялся, и я поразился его высокому росту, парень был выше меня как минимум на полторы головы. Вот только весил килограммов на пятнадцать поменьше. Только тут я вспомнил про Стаса и просительно посмотрел на Лиру: - Слушай, а чего с котом то? - А чего с котом? – она удивлённо вскинула брови. - Ну брать его, нет? - Ты же сам сказал, что возьмёшь его, так? – Лира смотрела на меня в упор и не понимала. Я задумался на секунду, потом спросил ещё раз: - Но как думаешь, он нам не помешает? - А как он может помешать нам? - Ну как знаешь, - я хмыкнул недобро и подхватил Стаса на плечо, - сиди... Животное. Лира довольно откинула голову назад. - Ну... вперёд. Я обреченно вздохнул: - Поехали. 24. Эта птица напоминала Алексу его умершую жену. Такие же когти-перья, такой же безумный или бессмысленный взгляд, который смотрел в упор и даже убивал... как сказать более точнее, Александр не знал. Так или иначе, птицу было жаль. Ярко-серебристая окраска, умирающая, агонизирующая тварь, но, боже мой, или даже боги милостивые, сколько в ней ещё оставалось ликующей, жизни! Птица боролась за себя как могла, но силы уже оставляли её. На берегу был шторм и Александр уже подумывал о том, чтобы пойти обратно в деревню, но птицу он не могу бросить тут, на песчаном, пустынном берегу. Просто не могу и всё. В его голове звучала какая-то безумная и безудержная музыка, пальцы сами нажимали на клавиши и он... он просто видел перед собой те безумные волны, что бились одна об другую. В деревне сабаров Александру нравилось, и он уже начал подумывать о том, а не остаться ли тут насовсем. Путешествие уже наскучило ему, душа жаждала покоя и успокоения, а его всё не было. Теперь ещё эта птица, такая огромная! Наверное, когда она летит, крылья её заслоняют солнце. Алекс улыбнулся, когда представил себе такой горделивый полёт. Но сейчас надо было что-то делать. Перспектива в одиночку тащить птицу в деревню вовсе не прельщала, и Александр решил позвать на помощь свою свиту. Мальчишки-сабары, его верные пажи, которых он не один раз спасал от порки Зухра, боготворили его, и едва ли не на руках носили. Что ж, теперь им представится шанс поносить на руках, правда, не Алекса, но умирающую птицу. На его свист сбежались полтора десятка детишек разных возрастов и Александр, как мог, объяснил, что предстоит сделать. Градом посыпались советы и предложения, но Алекс был неумолим, птицу нужно было отнести на руках, потому что времени на сооружение подстилки из тростника не было. Первая же попытка поднять птицу кончилась неудачей – птица была непомерно тяжелой. Она уже не трепыхалась, словно поняв, что её хотят спасти, но каждое её перо было ковано из стали руками неведомых мастеров. Алекс не знал, кто вдохнул жизнь в птицу, единственное, что ему хотелось – это не дать угаснуть в ней этой жизни. Решено было сделать перекур и послать гонца в соседнюю деревушку, чтобы набрать ещё рук. Через четверть часа прибежал запыхавшийся пацаненок, ведя за собой девятерых рослых сабаров. Алекс вкратце ещё раз разъяснил поставленную задачу, и все дружно попытались оторвать птицу от мокрого песка. Она забилась уже в агонии, но, наконец, её смогли приподнять. Надрываясь и кряхтя, Александр с ребятишками поволокли птицу в сторону деревни. Их встретила старуха Исорга, махая палкой в сторону своего дома. Она причитала что-то на одной ей понятном птичьем языке, время от времени сбиваясь на невнятные молитвы. Все вместе занесли птицу в её двор и осторожно положили на разостланные циновки. Исорга склонилась над распростёртой птицей и запричитала. Потом замахала руками на детей и те, с визгом, разбежались. Во дворе остался только Александр, смотрящий на старуху с любопытством и жалостью. Ещё один кирпичик в фундамент его труда заложен. Сердце Алекса наполнилось восторгом. - Давно её ранили? – неожиданно звонким голосом спросила Исорга. - Не знаю, я нашел её на берегу около часа назад, видимо, она упала в реку и волны вынесли её на берег. - Жить то будет, но вот летать, - старуха зацокала языком и набожно прижала руки к груди, - это как Бог пошлёт, - может и будет. Может и нет. Александр вздохнул, желание увидеть роскошный полёт в лучах солнца ускользало, но произнёс: - Жива будет? Ну и ладно. 25. Асенна и правда проснулась, когда Андрей проезжал мимо поста ГАИ, уже практически в Питере. Открыла глаза удивлённо, и увидела, что прямо из зимнего королевства они въехали в самое сердце весны. - Что, уже приехали? Андрей, не смотря на неё, мрачно бросил: - Да, почти, уже по Пулковскому шоссе едем... - Хорошо, - Асенна вытянулась, как могла, на сиденье, и пошевелила затекшими лодыжками. Было чертовски неудобно, но, как она уже заметила, вообще жить на Земле и быть смертной необычайно проблемно. Шаг вправо, шаг влево – и либо что-то нарушишь, причем не ей, Асенной придуманное, либо угодишь во что-то довольно неприятное. Два этих качества земной жизни ей весьма не нравились. Андрей включил радио, из динамиков грянула разухабистая мелодия, призванная разбудить это утро. Асенна вздрогнула и оглянулась, музыка была повсюду, обнимала её, проникала в уши, в голову, в тело, кровь. Несколько секунд Асенна не могла вымолвить даже слова, потом испуганно пискнула Андрею: - Это ты сделал? - Сделал что? – тот едва посмотрел на неё, - музыка. С утра самое то. Богиня уважительно посмотрел на переднюю панель и потерла лоб. Слова, сказанные Андреем, напугали её, музыка пугала ещё больше, но она решила ничем не выдавать своего опасения. - Мне нужно на вокзал. Знаешь, где это? - Андрей усмехнулся в зеркало. - В Питере семь вокзалов, какой именно? - Не знаю, - Асенна смутилась и занервничала, - просто вокзал, они должны были уехать оттуда. - Я могу отвезти тебя к любому из них и ко всем по очереди, три совсем рядышком, но вот Финляндский – это совсем другой конец города. - Я, - она задумалась, и почесала за ухом, - гм, я не знаю, где именно они, я знаю, что они поедут или уже поехали в город со странным названием, кажется, Кингисепп, или что-то в этом духе. - Тогда Балтийский, - равнодушно бросил Андрей, - на Кингисепп ходит оттуда. - Давай, - Асенна откинулась на спинку и стала смотреть в окно. Город просыпался, необычайный, красивый. Они картинно объехали высокий обелиск, окруженный каменной дугой, и помчались по широкому проспекту. Машины словно плыла, грудью рассекая поток других автомобилей, шумный и многоцветный, запах города удивлял и волновал. Богиня никогда не думала, что город может быть таким необычайным. И повсюду были люди, она чувствовала их совсем рядом, в телах других машин, видела их сквозь стены домов, видела их на улицах, даже в небе были люди. Непонятно отчего Асенну охватила безграничная гордость за свой народ. Не Боги, люди в состоянии жить целым муравейником, жить и быть счастливыми. Асенна видела, что под грудами, под горами странных, непонятных ей проблем, есть место и любви, и радости, и таланту. Все чувства, достойными которых раньше она считала только богов, были присущи и людям. Она видела любовь, прямо исходящую отовсюду, пусть смешанную с агрессией, со злобой и ненавистью, но действительно любовь. Асенна подумала, что ей будет, что рассказать братьям и сёстрам, которые не в состоянии жить двумя чувствами. Она поняла, что сила, которой она считала приверженность только одному из множества чувств и эмоций, на самом деле была слабой стороной всего божественного вороха. На какую-то долю секунды Асенна даже позавидовала людям, но тут же вспомнила царапающийся снег и наст, холод, проникающий в самое сердце. - Нет, уж лучше богом, - хмыкнула она вслух и осторожно посмотрела на Андрея, слышал ли он? Но тот был полностью погружен в дорогу. Асенне даже показалось, что он слился с машиной, отдал ей свою душу и тело в обмен на скорость. - Нам далеко? - А? – Андрей вздрогнул и повернулся к ней, - да нет, не особо, мину пятнадцать. - Хорошо, - Асенна удовлетворенно улыбнулась, - я проспала собственную зарю, представляешь? - Представляю, - равнодушно произнёс тот и снова уставился застывшим взглядом на дорогу. Асенна решила было обидеться, но передумала. Ехать ей нравилось, ей нравилось наблюдать, осматриваться, даже сам Андрей, его опасливая сосредоточенность, была ей по душе. На резком повороте машину чуть подбросило, и Асенна перепугано взвизгнула. - Что это?! - Э? – Андрей посмотрел на неё, не понимая, с чего такая реакция, - чуток промахнулся, все живы вроде как. - Ну да, но, - Асенна решительно не понимала, что надо говорить в такой ситуации. Но Андрей был прав, все и правда живы. Он свернул с проспекта и помчался, петляя, по кривым закоулкам, чтобы сократить путь. Асенна сидела, вцепившись в кресло, и поминутно оглядывалась назад. Город восхищал и пугал её одновременно, дома, необычайно высокие тревожили голову томными мечтаниями. Она уже была готова бросить то, ради чего спустилась на землю и смотреть, жить! Но Андрей свернул в очередной раз и притормозил на большой грязной площади. Расслабленно опустил руки на колени. - Приехали. Вот. Асенна будто только что очнулась, приподнялась с удивлением. - Уже? - Да. Вон, - Андрей махнул в сторону здания, на крыше которого развевался трёхцветный флаг, - это и есть вокзал. Поезда до Кингисеппа идут отсюда. Богиня хотела было выйти из машины, как вдруг замерла и задумалась. Потом со смешком хлопнула Андрея по носу. - Ты пойдешь со мной. - Что? – Андрей ошарашено уставился на неё, - но я не нужен больше тебе, ты обещала отпустить меня! - Обещала. И что теперь? Ты доведешь меня до поезда и посадишь, потом можешь быть свободен, - голосом, не терпящим возражений, отрезала Асенна, - пошли. Андрей обреченно потупился, заглушил мотор и вышел. Пискнула сигнализация. Только тут Асенна обратила внимание на то, какого она маленького роста. Андрей был человеком среднего телосложения, но даже ему Асенна доставала лишь до плеча. Это ей не понравилась, и она в одно мгновение стала выше Андрея на пол головы. Ей нравилось превосходство. Они поднялись по ступенькам и оказались в огромном зале, без роскоши, к которой привыкла Асенна, но выполненном весьма достойно и лаконично. Андрей поспешил к табло с расписанием, Асенна же осталась стоять в центре зала, не замечая удивлённых взглядов, направленных на неё. Теперь, при свете ламп, её розовая кожа привлекала слишком много внимания. Андрей подошел, нервно закуривая. Пальцы его слегка дрожали после бессонной ночи и пережитого страха. - Поезд только через восемь часов. Ждать будешь? Асенну в миг охватил гнев. - Через восемь часов?! Я не могу ждать столько времени, я должна оказаться там, во что бы то ни стало! - А они уже там? – с каким то безразличием спросил Андрей. - Откуда мне знать! Я играю по вашим правилам и не могу следить за ними! – Асенна внезапно разрыдалась, - всё идёт не так, как я хочу, не так, не так! - Да что ты нервничаешь, восемь часов – не так уж и много, обычный рабочий день. У тебя есть планы на сегодня? Меня то уже уволили, и дай Бог, ещё не подали в розыск за угон, - Андрей натужно рассмеялся, - машина не моя. Босса. Делать мне нечего. Я лгал, когда просил отпустить. Мне всё равно. Пошли погуляем, что ли... Сто лет в Питере не был. Асенна посмотрела на него с надеждой, и, всё ещё всхлипывая, взяла за руку. Она снова стала меньше ростом, и была похожа на чумазого подростка. - Пойдём. - Ладно, - Андрей сдал её руку, - а куда ты хочешь? Слишком рано, всё закрыто, да и холодно. В одиннадцать откроется Эрмитаж, - он с досадой хлопнул себя по шее, - нет, сегодня же вторник, закрыто вроде. А впрочем, - добавил он уже жизнерадостнее, - давай доедем и сами убедимся, могу и просто по Невскому покатать, всё равно время убить надо. Асенна подавленно кивнула и зашагала рядом. 26 Стас выл у меня на плече свою самую отвратительную арию. Я молча терпел его сжимающиеся и разжимающиеся когти у себя на шее, и матерился про себя. Лира шла рядом и дышала мне прямо в ухо. Только Авель шагал настолько бесшумно, что я останавливался несколько раз проверить, идёт ли он с нами или нет. Наконец я не выдержал, и всё-таки спросил Лиру, куда мы идём. Ответом она удостоила меня только несколько минут спустя, когда я начал понимать, что ни к чему хорошему наш поход с ней не приведёт. - Мы едем в Питер. - Куда? – я изумленно вытаращился на неё, - а что мы там забыли? Так вот для чего ты мен вытащила из родного дома, полюбоваться на град Петра? - Чей град? – не поняла Лира, и продолжила, не обращая внимания на моё удивление, - нам нужно добраться до Петербурга любым путём, а оттуда в Кингисепп. Не знаю, что это за город такой, но знаю, что там материя мировая истончилась настолько, что мы без труда сможем проскользнуть все трое. Вот и вся необходимая информация. Мы можем полететь на самолете, я узнала сегодня. Скажи, вы приручили птиц, или создали машины? Впрочем, неважно, полетим или поедем, способ мне тоже неважен, в любом случае, мы успеем добраться до места раньше завтрашнего вечера. Я покорно хмыкнул, перехватил поудобнее рюкзак и побрел к метро. Вдруг обернулся. - Лира, а у вас документы то есть? Как прикажешь билеты брать? - Что ты имеешь ввиду? Я сорвался. - Документы! Документы, мать вашу, тоненькая книжечка со страшненькой фоткой! Лира тупо смотрела на меня, явно не имея ни малейшего понятия, что я от неё хочу. - У вас нет никаких документов? Она замотала головой. Я вздохнул и опустился на корточки. Достал из кармана мятую пачку Кента. Закурил. Они молча наблюдали за моими действиями. Наконец я медленно произнёс: - И чего делать будем? Без паспортов вам даже билет на поезд не дадут. Хотя, - Лира и Авель застыли в неприятном напряжении, - можно пойти по долгому пути. Дадим денег проводнику, но, - я развёл руками, - уж за комфорт не ручаюсь. Лира облегченно засмеялась. Пошли, други мои... Я плюнул на метро, и пошел ловить частника. По какому-то необъяснимому стечению обстоятельств, рядом со мной всё притормаживали какие-то роскошные тачки, которые, после слов – до Ленинградского подбросишь? – с легким смешком отъезжали. В конце-концов я понял, что человек, в компании полуголой девицы и хрупкого мальчика, пытающийся поймать машину на Ленинградке, вызывает зачастую недвусмысленную реакцию. Через четверть часа тщетных попыток, перед нами, наконец, притормозил потёртый Форд. – До Ленинградского? – выдохнул я в лицо кавказцу за рулём. - Четыреста, - как в бочку прогудел тот, и я, с облегчением, широким жестом пригласил моих спутников внутрь. Авель долго мучился с ручкой двери, пока водитель, ругнувшись сквозь зубы, сам не открыл ему дверь. Парнишка сильно стукнулся головой и, с опаской, устроился на заднем сиденье рядом с Лирой. Я же кое-как умостился среди пустых бутылок и каких-то коробок, которыми было завалено переднее. Поехали... Мираб, так звали кавказца, всю дорогу с чудесным акцентом материл всех и вся. Досталось и московскому правительству, и ценам на бензин, и пробкам, в которых, по непонятным мне причинам, Мираб обвинял какую то Оксану Шамильевну. - Долго ещё? – тронула меня Лира за плечо, и я аж вздрогнул. - Сейчас приедем, - за меня ответил Мираб и ухмыльнулся в зеркало. Я оглянулся на ребят. Авель сидел, прижавшись лбом к окну, и смотрел на вечернюю Москву. Лира, казалось, погрузилась в полу транс. Я потрепал её по плечу. - Уже скоро. Мираб ловко вылавировал на площадь трёх вокзалов и остановился почему-то у Ярославского. Я не стал спорить с ним, тем более, мне хотелось немного пройтись. Было уже совсем темно, я наспех расплатился, и мы вышли из машины. Холодный воздух, смешанный с парами бензина, гнилых овощей и вообще с самим городом, был явно непривычен для лёгких моих спутников, Лира ещё держалась, а Авель поминутно сгибался пополам и заходился в приступе кашля. - Тихо, тихо, - успокаивающе похлопал я его по плечу и взял за руку. Ладонь Авеля была невероятно костлявая и холодная, как мерзлая рыба. Лира сама схватилась за мою руку, меня так и опалило её жаром. Мы прошли через площадь к Ленинградскому вокзалу, двое ментов пили пиво на ступеньках и не обратили на нас ни малейшего внимания. Удивило отсутствие очереди у касс, но, надо заметить, приятно удивило. Стас зашипел с моего плеча на скачущего по полу воробья, но, получив ощутимый шлепок по спине, успокоился. Я достал паспорт. - На Петербург, сегодня, ближайший. - Ближайшего ничего нет, скорый в 21.49, потом только в 22.20 Николаевский Экспресс. - А пораньше совсем ничего нету? – с отчаянием воскликнул я? - Скорый поезд номер 26 в 21.49, прибытие в шесть утра, - равнодушно повторила девушка. - Давайте, - решился я, - один. - Купе или плацкарт? - Купе. - Восемьсот пятьдесят рублей. Страховку брать будете? - Да... - Ещё тридцать рублей. Наблюдая за её отточенными до автоматизма движениями, я раздумывал, как убить оставшиеся полтора часа. Возвращаться не имело смысла, я даже не думал об этом, можно было только пересидеть в зале ожидания. Я повернулся к ребятам. - До поезда час с лишним. Есть идеи? Лира посмотрела на меня с сомнением. - Я есть хочу, - внезапно подал голос Авель. Ну есть, так есть. Я давно приметил бар Петергоф прямо по курсу, цены, помнится мне, там аховые, но идти куда-то ещё просто не было желания. Поэтому я предложил пойти именно туда. Нам принесли жареную картошку с какой-то странной мясной массой, я ждал, когда же сделают чай, но, похоже, девушка-официантка совсем про нас забыла. Я встал из-за стола и подошел к барной стойке. - Простите, нам чай и сок не принесли. - Да? – из-за прилавка на меня глянули грустные голубые глаза, - подождите, сейчас позову Лену. Надо же, хмыкнул я, и тут чай мне принесёт неведомая Леночка, совсем как дома. Я облокотился о стойку и осмотрелся вокруг. Бар как бар, еда, как обычно, ни к черту, но название подкупает. А прямо полки, заставленной бутылками всех мастей, на меня смотрела ворона. Вначале я принял её за чучело, но потом убедился, что это вполне живое существо. Я смотрел на ворону, ворона на меня. При этом она очень недобро щелкала клювом. Я решил, что странностей хватает и в этом мире, не говоря уже про те другие, что рассказывала Лира. Подошла Лена, совершенно не похожая на мою Леночку. Здоровенная бабища, непонятно как натянувшая на себя якобы соблазнительную униформу. Уж не знаю, кого она пыталась соблазнить, но в случае со мной миссия была явно провалена. Со стуком поставила поднос на стол и, покачиваясь, отошла. Авель, которому я доверил Стаса, ел уже куда как аккуратнее, наученный горьким опытом, Лира же давилась каждым куском. Вилки они не признавали напрочь, и, честно сказать, меня это ни капельки не волновало. - Подождёте пару минут? Я сейчас, - быстро проговорил я и направился к книжному магазину напротив. Я был настолько взволнован морем свалившихся на меня обстоятельств, что пребывал в твёрдой уверенности – сегодня ночью мне заснуть не удастся. Я побродил некоторое время среди полок, потом взял две понравившиеся книги – Сад Желаний Омара Хайяма, и Бегущего человека Кинга. Обе эти книги были давно мною прочитаны, но именно сейчас захотелось их перечитать. Я немного замешкался перед прилавком, и, стесняясь, взял Шлем ужаса Пелевина. После чего, опасаясь совсем уж войти в книжный азарт, расплатился и пошел обратно в Петергоф. - Вот, почитать взял немного, - довольно проговорил я. Но, похоже, ни Лира, ни Авель, никогда не видели книг ранее, и печатное слово было для них в новинку. Я хмыкнул и раскрыл Сад Желаний. Первое же стихотворение заставило меня надолго задуматься... Дни и ночи сменялись до нас чередой, Небо грозно вершило свой суд роковой Пыль земную топчи осторожней, прохожий, - Эта пыль была плотью прекрасной, живой! Я выругался сквозь зубы перед собой за слабость и подверженность простым стихам, но быстро собрался с мыслями и посмотрел на часы. Мы просидели тут уже час, посадку, скорее всего, уже объявили. Я поднялся. - Идём? Пошли. Первая же проводница, закутанная по самые уши в шарф с психоделическими разводами, с ужасом уставилась на ноги Авеля. Только тут я заметил, что Авель обут в какие-то сандалии из тростника, как он ещё не окоченел – было для меня загадкой. Шерсть на ногах у Лиры при слабом освящении с большой натяжкой можно было принять за сапоги странной формы. Я плюнул и решил озаботиться обувью для обоих уже в Питере, благо будет время. Сейчас надо было думать о том, как пробраться в поезд. Я не решился задать удивлённой проводнице столь интимный вопрос, и направился к другому вагону. Там у двери дежурил крепенький старичок, по молодости помнится, именно такие дядечки пропускали нас и без дополнительной мзды. Я кашлянул и подошел к дедку. - А что, отец, как бы провезти двоих товарищей и без билета? Он сплюнул в руку, и посмотрел на меня из-под седых бровей. - Твои товарищи, ты и думай. - Ну сколько? - По четыреста подумаю, по пятьсот возьму. Я изумился. - А что ж так дорого? - Ну так в плацкарте мест нет, придется разве что или к себе в купе, или в мягкий вагон. Согласен, что ли? Я ругнулся и достал две бумажки по пятьсот рублей. Старик крякнул и спрятал обе во внутренний карман фирменной куртки. - Лира, Авель, - они подошли, - ехать будете здесь. Встретимся утром, если что – я в соседнем вагоне. Всё поняли? – они согласно кивнули, - ну, вот. Ничего не делать не того, мирно спать или не спать, только не буянить, как с моей кухней. До завтра. Я развернулся и пошел к своему вагону. 27. Когда сквозь тела Беты и Ирвая, в рассвете растворенные, пронеслись солнце и луна, времени не было. Не было секунд и минут, не было целого мира, вся Земля будто застыла перед смертью ночи и рождением нового дня. Алый город лежал у ног Ирвая. Бета, всё ещё крепко обнимая коня за шею, встала на нем в полный рост и осмотрелась. Город нежился под рассветными лучами, просыпался и радовался новому дню. Бете показалось даже, что она слышит, как Богиня Растайра играет на своей золотой арфе. Но времени до заката оставалось не так много, и действовать надо было очень быстро. Тёмный источник охраняли двенадцать одноруких рабов Рустамзода, царя Алого города. Ни одна кровавая капля не попадала чужакам, и много их полегло у стен Алого города, стражи воды ревностно охраняли дар Каменота, тёмного хозяина смерти. Сжалось от страха сердце Беты, но вспомнила она об Исаркуне, что лежал, Арменотом порубленный. Словно новой силой налилось её тело, крепче она Ирвая обняла, и приказала мчаться прямо во дворец Рустамзодов. Как снежинки, ветром поднятые, мелькают дома далеко под ногами Ирвая, мчится Ирвай по солнцем залитому городу, мчится в самое сердце Алого. Через дворы и замки, через озёра и парки пролетел огненногривый и перед самым дворцом Рустамзода замедлил свой бег. Огромный сад дворец окружал, словно волны морские, шумели зелёные заросли, ничьей рукою не тронутые. Цветы неведомые по деревьям к небу поднимались, птицы радужные гордо по дорожкам расхаживали. Плещется в озере рыба несказанных размеров, на Бету смотрит глазами огромными, и собственный хвост заглатывает. Но нет времени у Беты садом Рустамзода любоваться, надо ей к самому дворцу пробраться, упасть на колени перед Рустамзодом и горсть чёрной воды зачерпнуть выпросить. Вот и ворота во дворец перед Ирваем оказались, хочет конь шаг сделать, но словно кто его стреножил, не может он и двинуться. Держат его за узду восемь стражников, в замок не пускают коня могучего. Спешилась Бета, никем не замеченная, и в замок проскользнула. Не видят её стражи, а кто и видит – за птицу или зверя неведомого из сада принимают, что по дворцу ходят беспрепятственно. Долго Бета плутала по залам дворца путанным, от каждого шороха к земле припадая. И видит она – прямо на неё едёт собака не собака, лев не лев, существо огромное и страшное. Вскрикнуть Бета не успела, как чудище зубами её подхватило и понесло. И кричать Бета не смеет, и вырваться из клыков страшных не может, волосы длинные по полу метут, лапы твари путают. Чувствует Бета – разжалась железная хватка, и на землю её чудище бросило. Встать боится Бета, глаза открыть от страха не может. Поднимают её чьи-то руки и к свету подносят. Смотрит Бета перед собой – сам царь Рустамзод в руках её вертит, кто перед ним – понять не может. Смелости набирается Бета, сама речь заводит. - Царь и господин мой, живого и неживого повелитель, да будет прощена мне дерзость моя, не по своей воле я перед тобой оказалась! Бог Исаркун, Исаркун Огненный, в поле лежит, мечем Арменота погубленный! Не дай пропасть двум душам, великий царь! Только горсть черной воды из источника, что Боги в твои владения поместили, жизнь ему вернут! Жарко говорит Бета, тысячами солнц глаза её горят. Слушает её Рустамзод и понять силится – что за существо перед ним его воды горячо просит и требует. - Кто ты? – Рустамзод спрашивает, и Бета отвечает столь же пламенно - Я Бета, мой царь, Бета из рода дивов. Дом мой песком занесен, и сестры-братья мертвы мои. Нет мира моего, и сердце моё не бьется и биться не хочет. Явился во сне мне Исаркун, хозяин огня и мира подземного, явился Исаркун со своим слугой, духом Верием. Сказал Исаркун, что поможет мне мир и покой мой обрести, сказал, что без меня и он не сможет и сестру свою, лучезарную Асенну от песка спасти. Но не успели мы с ним и до мира расы человеческой добраться, как из урагана вышел Арменот, Бог ветреный, Бог плененный. Загубил он Исаркуна с одного удара, и только твои воды смогут ему жизнь вернуть. Перебил Рустамзод Бету, вместе с тем рукой знак страже подал. - Знаю я Асенну, ибо только она в мой город дорогу очищает, только юная Заря дает граду Алого света покой и благоденствие. Но даже ради своей покровительницы не могу я просто так с тёмной водой расстаться. По твоему пути многие ко мне приходили, и никто ещё от меня с добычей не уходил. Будет колодец не заперт тёмный, будут смиренные рабы однорукие, но прежде послужи мне, храбрый див. Достань мне семь лепестков роз огненных, что на вершине горы Мад цветут раз в сотню лет и сплети венок из них для моей юной невесты Сарманут. Стража моя тебя из дворца выведет, и коня твоего к горам направит. Возвращайся с лепестками нежными, или сгинешь раньше, чем ладья Зарайтана с колесницей Сорги разминутся. Захотела Бета крикнуть, что времени Исаркуна спасти есть лишь до заката, но сильные руки стражников подхватили её, через дворец в мгновение пронесли, и на стреноженного Ирвая посадили. Обняла Бета коня за шею и заплакала горько. Не спросил Ирвай Бету о горе её, лишь по пути, указанному стражей помчался. 28. Арвин говорил с песком, песок благодарно внимал. Арвин ласкал песок словами, Арвин танцевал вместе с душой песка. Каждую песчинку жарко любил Арвин, каждой песчинке Арвин был жизнью обязан. Не спит песок, он как и Арвин, спать не умеет, только голос тихий Арвина слышит. Просит Арвин песок стать сокрушающей силой, просит песок стеной стать, волною могучей, что сметет в едином порыве землю и небеса. Всё выше песок над головой Арвина поднимается, всё больше силы ему Арвин дает. Вот и сам Арвин вознесся над песчаным гребнем, как коня песок оседлал. Спит мир, спит и ветер, Арменотом отпущенный, только великий Песчаник не спит, в песок влюблённый. Горят безумием его слепые глаза, сочится песок из сомкнутых рук, смех недобрый с губ Арвина срывается. Грозит Арвин небу волнами песчаными, грозит Арвин землям горами из песка. Ликует Арвин, ликует и песок, до зари негласный разговор идёт, лишь песку и Арвину ясный. Но вот колесница звёздная унесла с неба Сорги и Исканару, вот-вот на небо Зарайтан выплывет. И мир словно платком алым накрылся, в зарю мир Асенна с головой окунула. Не видит слепой Арвин зари, не видит и света он алого, чувствует лишь, сколь сильна любовь Асенны к своему миру. Хочет он прикоснуться к юной Богине, вот и руки протягивает, дух её невесомый поймать пытается, но нет Асенны, нет зари больше, лишь смех Растайры с небес послышался. Смеются Боги над проклятым полукровкой, не ведают они, что полукровка давно сам мир и миры проклял! Не знают Боги всю силу песка, лишь песок и Арвин всю силу свою понимают. Играет Арвин с мирами покоренными, как с игрушками, хочет – песком засыплет до самого купола небесного – захочет – замки песчаные своими руками выстроит. Много миров, да только песка живого ещё больше, растет песчаная ткань, на небо наползает, вот и по самой ткани небесной скоро первые песчинки заструятся. Повержены будут Боги, пленена будет Асенна.

Да нахрена мне те чувства, что этот чудак на букву М якобы разбудил? Девчонки! Он даже целоваться как следует не умеет не говоря об остальном!!! Вот ща встану и орать буду - он урод нереальный! Блин, представляете, я, Джера, которой мальчики под два метра нравятся, и повелась на такого урода!!! У! Нет любви никакой!!

6. - Тихо! Я прошу тебя! Виктор дернулся, но Лира крепко держала его. Таких сильных женских рук он ещё не встречал. Авель сел перед ним на корточки и быстро-быстро заговорил на каком-то птичьем языке. - Я молчу. Кто вы? - Ханти, Лира - хватка разжалась, и Лира протянула Виктору золотую ладонь. - Девин, Авель, - протянул руку тонкий высокий парнишка. - Ханти. Девин... клички? Кто вы? Что вам нужно? Лира терпеливо потупилась и хрипло зашептала: - Ханти - племя. Девин, племя. Я Лира из рода ханти. Спроси меня не то, что нужно мне. Спроси меня, что нужно тебе. - Что нужно мне? – Виктор натужно хмыкнул, - это ты меня поймала, не я. Лира пнула ступеньку и взглянула в лицо Виктору своими рысьими глазами. - Но ты искал меня. Ты ждал меня. - Я не... Ну хорошо, хорошо, - Виктор запустил руки в волосы и оперся о перила, - я искал. Ждал. И что? Каждая понравившаяся мне женщина будет ловить меня? - Нет, - Лира улыбнулась впервые, и Виктора словно жаром обдало, - не каждая. Только я. - Кто ты? - Ты знаешь меня. И не знаешь меня. Но какая разница, теперь ты можешь идти с нами. - Идти куда? - Я не знаю. Ты Виктор? Тебя так зовут? Странное имя, никогда прежде не встреча такого. Мой мир захвачен, Виктор. Идёт война, не та, с золотыми лучниками, к ним мой народ привык, без них мы не будем истинными ханти, воинами ханти. Когда умерла моя сестра, Лесс, я не пожелала умереть, я нарушила закон и стала изгнанницей. Но я увидела заговор с сумерками. Я увидела, что Тот, Кто Оживил Песок – не просто наша легенда. Я увидела то, что пришло в мой мир. Они захватили наши реки и леса, поймали в плен наше небо и перекрыли дорогу. Я не могу вернуться назад, даже для того, чтобы достойно встретить смерть. Лишь став изгнанницей, я поняла, что теперь я могу лишь заслужить собственную смерть. Да, может это моя судьба – обойти смерть и выиграть битву, но я не смирюсь с потерей, Виктор. Никогда. И вот теперь мне нужен каждый, кто сможет помочь. Каждый, кто захочет помочь добровольно и жертвенно, каждый, чей взор не сломлен вашей реальностью. Виктор сел на ступеньку и достал из кармана пачку сигарет. Щелкнул зажигалкой. - Куришь, милая? - Я не знаю, что это. Ты согласен? - Согласен с чем? А, с этим... – Виктор усмехнулся и показал рукой на Авеля - А это кто? Тоже спаситель человечества? - Мы не спасаем человечество, Виктор. Пока не спасаем, надобности нет. Мы не люди, мы другая раса. Это Авель, он девон, из рода девонов. Они властители, хозяева. Они одиночки, каждый из рода девонов одинок и у каждого есть свой мир. Он – хозяин и центр целого мира, для них нет путей к другим девонам. Но он умер вчера. Его убил песок, и теперь он тут. Песок убил и его мир и миры других девонов. Его лес, небо и воду. Песок разбил всю цепочку владений девонов. Но только Авель здесь, другие похоронены в песке. Только он может оживить всех, или создать новые царства и заселить их себе подобными. - Ты рысь, Лира. Ты знаешь это? Лира выгнулась и издала хриплое рычание. - Я говорю тебе это, Виктор, не просто, чтобы повеселить тебя, нет. Мне нужна помощь и поэтому я обращаюсь к тебе. Пожалуйста, помоги. Если нет – я уйду. Мы уйдём. Вот только идти нам некуда. - На жалость меня берёшь? - Нет. На мудрость. - Ты правда считаешь, что мой положительный ответ будет мудр? - Любое согласие – проявление мудрости, - тихо произнесла Лира, - если ты можешь понять мою речь и дать какой-то ответ – ты уже мудр. - Как упоенно, девушка! – расхохотался Виктор, правда, не без труда, - ты приходишь и ты говоришь, о, господи! Внезапно ему показалось, что он всё это уже слышал, каждый звук, каждое слово, знал, что согласится сейчас, знал и золотую девушку, да, прекрасную, но золотую, знал худого паренька, знал даже сумеречный полумрак, в котором находился сейчас. Осознание или дежа вю, желание чего-то чудесного, или простое любопытство переполняли его сразу и всеми красками. Будто с самого детства он верил в несуществующую мечту. Может то игры в детстве недоигранные или песни, в юности недослушанные. Но Виктор устало прижался к закопченной стене подъезда и закрыл глаза. На несколько минут воцарилась тишина. Наконец Виктор с трудом разлепил веки и произнес: - Чаю хотите? - Что ты имеешь ввиду? Ты согласен? - Я имею ввиду, что хочу предложить вам выпить по чашке чая в моей скромной компании. И, глядя на их удивлённые лица, Виктор хихикнул: - Стас не в счёт... - Какой Стас? Но Виктор, еле сдерживая смех, махнул на неё рукой и зашагал по лестнице вверх. Лира и Авель с недоумением пошли следом. 7. Любовь, похожая на жизнь... или чуточку больше? Жизнь, похожая на сон, или чуточку глубже? Кто ты, солнце? Девочка, которая есть лунные яблоки? Всадник на вороном коне? Рыцарь в тумане? Снег в августе? Разве не удивительно? Ты самое прекрасно существо, которое когда-либо создавали Боги... и у моих ног? Кто ты? Кто ты? Я нашел тебя этой ночью. Я нашел тебя в ворохе осенних листьев, я не верил в то, что нашел тебя, я не верил в то, что ты досталась мне, только мне... Я вообще ни во что ни верил. И... ты со мной. Со мной. Так близко... совсем рядом. Ты не боишься меня. Твои глаза сияют, как будто я вижу сияние твоей души, где-то глубоко-глубоко... Ты прекрасна. Кто ты? Я не знаю тебя, я не смею назвать тебя, ты не человек и не демон. Кто ты? Я спрашиваю тебя снова и снова, но ты молчишь, губы твои не двигаются, и я начинаю сомневаться в том, дышишь ли ты, или это только воображение моё тебе жизнь дает. Но нет, ресницы твои дрожат и я чувствую, как бьется твоё сердце по моей рукой. Я начинаю понимать. У тебя есть сердце, горячее сердце, значит ты как минимум теплокровное создание. А я не ищу холодных пресмыкающихся. Всю сознательную жизнь я искал тебя. И вот... ты рядом со мной. Самое прекрасное создание мира. Разве кто-то сравнится с тобой? Никто, и даже я, полубог-полудемон склонился перед тобой в низком поклоне. Край моих пурпурных одежд касается твоей призрачной кожи, и я чувствую, как ткань наливается твоей силой, я вижу, что она проникает в меня неведомыми путями, будто я прикоснулся к волшебному источнику. С губ твоих срывается стон и ты пытаешься встать. Я не верю тому, что вижу, взору своему не верю, но передо мной Прекраснейшая, Афродита, Венера, юная и восхитительная в своей трогательной красоте. Я смотрю на тебя, не смея даже шевельнуться, поражаюсь снова глубине твоих глаз, блеску волос. Кожа твоя прозрачно-розовая, и я вижу сквозь неё всю тебя. На тебе белая тога, стянутая тонким поясом, золотые сандалии и сияющая корона на голове. Я преклоняюсь перед тобой, принцесса мира, высший долг мой – служить тебе до скончания жизни моей. Голос твой... Голос твой чарующий, чувственный, полный, язык твой непонятен мне, но я счастлив слышать каждое твоё слово, каждый звук. Ты говоришь мне? Я не понимаю тебя, но стараюсь понять, почувствовать, что хочешь ты. А ты хмуришься, видя моё непонимание, ты видишь взгляд мой жадный и преданный. Глаза твои мечут молнии ярости, черные брови стрелами пронзают меня, и я падаю на колени перед тобой... я падаю, падаю, падаю... Асенна презрительно хмыкнула в лицо мертвому наглецу, прах которого покоился у её ног. Смертный осмелился смотреть на неё, прикасаться к ней, полуобнаженной и беззащитной в те часы, когда она так неудачно спустилась на Землю. Ну что ж, теперь он сможет вдоволь насмотреться на Персефону у Аида в гостях. А при его любви к Богам, это не такая уж плохая замена... Ремешок сандалии нещадно натирал кожу, и Асенна уже подумывала о том, чтобы сбросить неудобную обувь и пройтись босиком по опавшей хвое... но быстро отбросила эту мысль – нежные ступни сосновые иголки будут колоть куда как больнее. Кое-как, проклиная всех и вся, Асенна выбралась из бесконечного леса и вышла на проселочную дорогу. Ещё стоя на обочине она увидела длинную кавалькаду, проносящуюся мимо с мигалками и сиренами. Усмехнулась 8. Я отпихнул ногой проклятого кота и впустил рысь и дистрофика. Честно говоря, я так ни черта и не понял и решил устроить ритуальное чаепитие из любопытства исключительно. Действительно, что ещё так помогает разложить по полочкам собственные мысли, как не чашечка крепкого чая. Разве что, бутылка пива, но пиво я так и не купил. Да и не хотелось уже, если честно. Я провёл моих милых гостей на кухню и включил чайник. Женщина с глазами рыси уставилась на него немигающим взглядом. Я чувствовал, что вопросы так и рвутся её языка. То ли великолепно играет пришельца-гуманоида, то ли... А вот про второе мне совершенно не хотелось ни думать, ни представлять. Чай, чай, чай, всё, больше для счастья в этом мире мне не нужно ничего. Я вспомнил об одинокой кружке в шкафчике и, матерясь про себя, полез на антресоли. Там, во мраке и пыли покоился роскошный сервиз, подаренный по какому-то случаю моей несостоявшейся тёщей. Рита до сих пор не забрала его, а теперь, пожалуй, и не придётся. Впрочем, если она уж очень сильно захочет, я могу даже вымыть посуду и запаковать обратно. А, не важно... Я разложил пакетики по чашкам и самодовольно улыбнулся. Ситуация начала мне нравится. Залил кипятком, и расставил перед гостями. - Да будет чай, други мои, ещё пророк Мухаммед говорил, что чашка чая в обед приравнивается к полуденной молитве! Лира и Авель молчали, как-то подавленно смотря на меня и сквозь меня. Я усмехнулся и сделал большой глоток, обжег язык и горло. Впрочем, не впервой, по моей личной теории, чай надо пить при температуре расплавленного металла, иначе это не чай. Так, фикция. Рысь храбро последовала моему примеру и отпила немного. Я с любопытством смотрел на неё, но, по-видимому, боли она не почувствовала. Я хмыкнул недобро и откинулся на спинку стула. - Итак, леди, дама, барышня. Я весь превратился в слух и рад буду услышать ваш чарующий голос. - Превратился, - тихо повторил Авель, и я аж вздрогнул от его голоса. Нет, не визгливый, не пронзительный... а какой-то пронзающий, что ли... Одно слово он произнёс – и оно вошло в меня, в плоть и кровь, тысячами иголок прошлось в глубине меня. «Превратился» - закрутилось у меня в голову, превратился, превратился... - Авель девон. Он не говорит. Почти, - подала, наконец, голос Лира и продолжила, - Авель не зло. И я не зло. Не бойся. Не бойся нас, и мы не будем бояться тебя. Ты не такой, и Авель не такой. Вы первыми увидели меня, не я вас. Значит, вы поможете мне, а я помогу вам. Потому что наши судьбы связаны, невероятным, непонятным образом, но связаны. Не я нашла вас, поймите, вы меня, Авель увидел меня в толпе, ты увидел меня среди сотен людей, ты поймал мой взгляд, а я поймала твою душу. Мы связаны, Виктор. А то, что ты с нами может означать только одно – песок пока не добрался до вас, но доберется, и только ты, третья раса, пришел раньше песка. Ты держишь руку на пульсе своего мира. - Песок? Пустыня наступает, песчаные бури и снежные заносы? Сахара далеко, моя милая, Гоби тоже. - Песок, Виктор. Живой песок, сила, данная Арвину, человеку из прошлого, далекого прошлого. Арвин – не Бог, но Бог для песка. Он владеет живым песком, песком времени и песком вечности. И если ты узнал меня, то очень скоро он будет здесь. Ты можешь помочь мне и самому себе, Виктор - Виктор, - снова тускло пискнул Авель, и снова меня пронзило холодным потоком. - Помочь тебе? Барышня, помочь чем, может ты не по адресу? Может, тебе обратиться в МЧС, в Гидрометцентр? К президенту, министру внутренних дел, к черту, дьяволу? Нет, я не тупой, я всё понял, да, я избранный Нео, пророк, глас Божий... Я перегнулся через стол и с любовью взял рысь за подбородок. - Ты правда думаешь, что я поведусь на эту дичь? Лира несколько секунд выжидала, потом подалась вперёд, ближе, ближе, склонила голову набок и внезапно расхохоталась. Её смех, хриплый, как карканье вороны окатил меня стеной ужаса. На моей кухне сидит совершенно ненормальная женщина, не спорю, глаза возмутительно хороши, но она ненормальная, совершенно, попросту безумна! Лира отсмеялась всласть и положила руки мне на плечи. - Что же ты мне голову то морочишь, Виктор... Ведь ты согласился пойти с нами ещё в тот момент, когда впервые меня увидел! Я закрыл глаза. Резко погрузил сам себя в темноту. Она лжёт, ведь так? Рысь лжёт, мальчишка молчит, но лжёт. Хотя... Или я выдумал это только сейчас, то ли это истина и правда? Я снова оказался в сегодняшнем утре. Снова прошёл мимо магазина с шокирующим названием. И будь я проклят, если сегодня утром я не решил, что пойду за женщиной с глазами рыси на край света... 9. В небе плыли, словно лаская друг друга, два белых облака. Бета, улыбаясь, медленно провожала их затуманенным взглядом. Она чувствовала себя маленькой девочкой из той сказки. Она шла по бескрайному маковому полю. Красные как кровь лепестки осыпают её ноги. Хочется спать. Да пожалуй с тех пор, как песок просочился из трещины в мир дивов, Бете постоянно хотелось спать. И вдруг из-за спины ли, или из неба полился голос могучий. - Вокруг, Бета, вокруг! Воздух, солнце – обман, не поддавайся! Это всё не настоящее! Это придумал я! Бета быстро оглянулась, её удивила собственная реакция. За спиной стоял человек в чёрном плаще. Хуже всего было то, что Бета отлично знала этого человека. Откуда? Она не помнила это, она не помнила лица его... но вот черную кожаный плащ она помнила отлично. Её запах, запах дорогой кожи... такое не забывается. Бета несколько секунд смотрела на песчаного человека, потом с лёгким стоном осела на землю. Что это, о, господь милосердный? Что это, отчего сердце её бьётся с такой бешеной скоростью, отчего страх сковывает её дыхание, отчего даже вздох каждый собственный пугает столь сильно? Отчего плакать хочется? Бета помнила свои легкие детские страхи, бука в шкафу, нельзя смотреть под кровать, ибо там притаился тот самый демон ночной, нельзя держать дверь открытой, там кто-то бродит во тьме... И взгляд в окно пустое, где ночь, луна и что-то с неба падает дикое, неземное. Но что стоили эти страхи по сравнению с тем человеком, что стоит сейчас прямо перед ней? И взгляд его столь ласков, и губы его слова любви шепчут. Что значит смерть, уже Бетой пережитая, чего стоит страх смерти перед человеком, что прямо перед ней! Бета попыталась отвернуться или хотя бы глаза закрыть, но не смогла и этого. И воля её, и тело её и душа были сейчас во власти человека из сумерек, с глазами прекрасными, словно океан перед бурей. Человек хотел сказать что-то, но Бета не поняла, страхом сжигаемая. Бета хотела умереть во второй раз, чтобы только от ужаса, сковывающего её избавиться, но сумеречный человек был более искусен в страхах ярких. Человек из сумерек приблизился к ней так, что Бета ощутила его горячее дыхание, человек шептал ей что-то на языке далеком и чужом, но Бета понимала всё, всё, всё... И видела Бета, что теперь она навеки во власти песчаного человека, что теперь она вечно во власти топкого страха. Знала Бета, что теперь нет у неё пути обратно. И в ту же секунду, как осознание неизбежности посетило её, в тот же момент, когда она смирилась с неизбежностью судьбы своей, человек из сумерек с глазами глубокими растворился в воздухе перед ней, оставив Бету напуганную, непонимающую. Бета провела рукой по своим волосам, влажным и чёрным, яблоками пахнувшим. Перекинула пряди тяжелые на спину, встала медленно. Потом, не выдержав тяжести собственного тела, со стоном снова упала на землю и в сон провалилась мгновенно. Спит Бета, спит на земле холодной среди сотен алых маков. Неспокоен сон её, губы шепчут слова-обереги, ногти в ладони впиваются, из груди то всхлип, то стон вырывается. Бьётся во сне Бета, будто что-то мучает её неотступно, будто бежать некуда, будто боль в сердце поселилась. Снится Бете, будто всё ещё в руках песчаного человека она. Неспокоен сон Беты, видится ей вся жизнь её простая-непростая, заурядно-запутанная. Начинает понимать Бета, что все сказки страшные, что судьба ей дарит, не больше да и не меньше, чем дары воображения её больного, воспалённого. Спит Бета. А Александр ищет её, вот рядом с ней прошёл, почувствовал жар тела её, но ушел прочь, не верит Александр, что сейчас обретет её. Не верит Алекс, что вот она, у ног его, спящая, покорная как никогда. Не верит Александр, а сон и его в покое не оставит, смыкает и его веки. Спит Бета, спит и Алекс. Спят они, потерянные, в объятиях друг друга, будто сам Морфей озлился на них за неведомые прегрешения и не хочет их и во сне соединить. И так близко они руг к другу и нет преград, что разделяли бы их. Нет расстояний, нет тёмных небес, нет стен из стекла, где Бета любовь рисует, а Александр не видит, ибо слеп становится. Не видит Бета Алекса, не видит Алекс Бету. И так близко она, и так близко он! Спит Бета и видит человека из сумерек во сне, спит Александр и видит черную воду во сне. И видит песок Александр, видит озёра песчаные, рыб видит пустынных. Не понимает он, что случилось с миром его. Не знает Алекс, что Бету нашёл. Спит Александр, спит и Бета. А человек, из сумерек сотканный, ходит над миром по небу и усмехается про себя, видит он песок, одному ему подвластный, ведает он, безумец, что творит. И нравится ему, чертовски нравится ему, что он создаёт и разрушает. А потом окунается он в сумерки, будто и не было его. Просыпается Бета, не знает и она, кто рядом с ней, ещё во сне живёт. И не вспомнит она, кого любит, нет голубей, что в окно бы бились, нет сладкоголосых дев, что ей бы про любовь спели, да сердце холодное оживили, нет человека, что лёд бы словом жарким разбудил. Просыпается Александр, и разум его словно богами затуманен. Не узнает он ту, что рядом с ним, не узнает он и любовь в своём сердце. Да и не бьётся больше сердце его, ночью человек из сумерек его трепещущее сердце из груди вынул и пустоту песком заполнил. Нет больше Алекса, нет больше Беты. Взят в плен песком их души. Взяты в плен песком их тела. 10. Она совершила головокружительный прыжок и приземлилась на руки. Резкий толчок. Как я это сделала? Подумаю об этом позже, совсем как Скарлетт, перевернулась на спину. Больно, во рту стало влажно, может кровь, может, ощущение крови. Мир раскрасился красными бликами. Сверху упал лист железа, Асенна даже не почувствовала. Потом словно кто-то её поднял на руки, господи, как же ей холодно! И свежий ветер, её волосы развеваются, алое платье, берег моря, тихо, красиво, волны разбиваются об её тело, и она словно скала. Страх? Нет, нет никакого страха, Богам неведом страх! И Асенна видит себя, вторую, десятую себя в чёрной воде. И неведомая ранее боль, будто тихая музыка, тихая, тихая, тихая. Асенна просыпается на мокром асфальте. Кажется, её чуть не сбила машина только что, а может, просто так показалось. Воздух земной непривычен для её лёгких. Асенна дышит впервые воздухом своих людей, впервые идёт по земле своей. Отец подарил ей человеческую расу ещё до рождения, но никогда прежде она не видела, что и кто принадлежит ей по праву. Только теперь, когда песчаный человек вступил в заговор с небом, Асенна начала понимать, что её спокойному существованию угрожает что-то более значительное, чем кровные и родственные распри среди Богов. Когда Асенна осознала, что угроза исходит с жалкого куска вселенной, с мирка человеческого, ею обуяла первобытная ярость. Да неужто кто-то оттуда осмелился угрожать и кому... самим Богам, ей, Асенне! Повелитель песков, жалкий Арвин, полукровка, полудив-получеловек, которого не приняла ни одна раса, и осмелился бросить вызов небу! И небеса хороши, вместо того, чтобы сравнять слепого наглеца с солью морской, отдались ему в вечное рабство! Или, может, Асенна не знает что-то? Может, песчаный человек не так жалок, как думает она? Но как бы то ни было, неслыханная дерзость и снова от Арвина, дважды проклят он был, и дважды не отступился он от своего. Так стоит покарать нечестивца страшной карой, да и всей расе людской показать, что с каждым смертным будет, если вздумает Богам дерзить. Если вздумает... Асенна закрыла глаза и судорожно всхлипнула. Сон прошлой ночи ещё не забылся. Песчаный человек ворвался в её сны! Песчаный человек осмелился являться ей без её воли! Злоба закипала внутри Асенны, бурлила, как река полноводная, плескалась, искрилась. И поклялась Асенна божественной таканью миров всех рас, что сама изничтожит Песчаника и приспешников его, убьёт и тех, кто помешать ей попытается. А дивы или ханти, люди или сабары – Асенна сильнее любого народа в сотни раз. И она, Асенна, может опустошать миры и вселенные одним прикосновением. Лишь одно смущало негодующую Богиню – её сияющие соплеменники, верховная раса. Погрязшие в вечных склоках друг с другом, они не были достойными воинами, они карали стихийно и не всегда справедливо. Но Асенна была молода и имела горячее сердце. Её цепкий взор замечал всё, и возмездие нарушители получали незамедлительно. И вот теперь настал черед Песчаного человека. Асенна решила превратить обычную кару в путешествие по собственным землям. Захотела сама познать свой мир, почувствовать себя Асенной из иной расы. И, надо сказать, пока это неплохо получалось. Только боль человеческая для юной Богини была уж слишком невыносима. 11. - И что теперь делать? – убитым голосом спросил Виктор - Ну, - Лира сладко потянулась, для начала, наверное, стоит перестать смотреть на меня таким жалобным взглядом. Ничего более страшного, чем то, что придет, сейчас ещё нет. Не бойся меня, Виктор. Я не причиню тебе зла, напротив, ты можешь причинить мне зло, боль, а я не смогу даже ответить тебе, потому что без тебя мой мир погибнет. - А что со мной? – шепнул вкрадчиво Авель из угла. Он уже понял, что его голос сводит с ума и Виктора, и Лиру, и молчал по большей части, задавая лишь самые волнующие вопросы. - А что с тобой? – вскинула брови Лира, с тобой мы, а ты с нами. Разве нет? Авель вздохнул и снова забился в угол. Для него, хозяина мира, уже отнятого у него, вера в иных людей была невыносима. - Так вот, - продолжила Лира, - мы не можем лицом к лицу встретиться с Песчаным человеком, мы можем лишь отправиться в долгий путь - В путь, говоришь, - Виктор нервно закурил уже третью сигарету за последние полчаса, - в путь по дороге, вымощенной желтым кирпичом, - глубоко затянулся, и продолжил с усмешкой, - или, пардон, барышня, я что-то недопонял? - В путь, - как автомат повторил Авель и съёжился - В путь, - подтвердила Лира, - далеко или близко – я не знаю. Я не знаю ваш мир, не знаю ваших дорог и путей. Я знаю лишь то, что спасение мы найдём в прозрачных глубинах голубых озёр. Там, и только там есть ответы на все вопросы, там можно встретить добро и зло, любовь и ненависть. Я думала, что озёра легенда, как и легенда о песчаном человеке, красивая сказка, которую нам пророчит лес. Но песок просочился в мой мир, Виктор. Сказка перестала быть сказкой и стала чем-то большим. И поэтому наш путь предрешен уже очень-очень давно. - А кота с собой взять можно? – как-то очень некстати спросил Виктор. Авель расхохотался из угла. - Можно, - с усмешкой произнесла Лира, - итак... Нас уже четверо. - Но постой, погоди, - Виктор внезапно засуетился, я не могу, не могу всё вот так вот бросить, ты пойми, у меня контора, время то какое, конец месяца, сдача отчеты, да ещё перед самым сезоном, выставка четвёртого числа в Исаакиевском Манеже, я... - Не суетись, - Лира мягко положила ладонь на руку Виктора, - время пока на нашей стороне. У тебя есть чуть больше суток, чтобы решить всё, что ты хочешь решить. После этого, с тобой или без тебя, мы отправимся в путь. Иначе нельзя, песок совсем близко, он щелкает миры, как семечки. - Но за день я ничего не успею! – Виктор выглядел отчаянно, у него комически дрожала нижняя губа, и вообще вид был жалкий - Успеешь. Если захочешь. Я помогу, если посчитаешь нужным. - Даже не думай, - замахал Виктор на неё руками, - ты о чем, родная, нет, я, черт, мне всё на Антона перекладывать?! Парень волком будет выть. Лира отвернулась к стене и обхватила плечи руками. Виктор только сейчас увидел, что волосы её золотые, что волной на плечи спускались, были единым целым с плотью, они сливались с её спиной. Его передёрнуло. - Можно я буду называть тебя Элли? Или Дороти? - Я Лира. Но почему? - Уж больно твои слова напоминают мне книжки, что я читал в детстве, - резко бросил Виктор и вышел в соседнюю комнату. Дороги мои, дороги – вспомнилась вдруг песня, и он расхохотался. Вот, собственно, и всё. Приехали, Витёк. Он вздохнул тяжело и повторил вслух, - Приехали...

Ребята, можно рассказать вам сказку? Просто захотелось... это самое начало... Песок В стране одной, на склоне лет целого мира жил человек, который умел читать песок. Много дней подряд сидел он, запертый в собственном доме, и говорил с песком при свете таящей свечи. Много часов провёл он далеко от своего дома, говоря с пустыней при свете звёзд. И вот однажды человек поймал себя на мысли, что каждый день его, и каждый год его прожиты без какой-то определённой цели. Он обладал знаниями, которые ему некому было передать, он обладал памятью, в которой сам запутался. И вот тогда человек решил сделать то, что даст ему смысл каждого его шага. Человек решил дать жизнь песку. Жизнь! Не ту призрачно бьющуюся в каждой песчинке, а полноводную жизненную реку, которая покорит весь мир. 1. В стране одной, на склоне лет целой вселенной жил-был человек по имени Арвин. И однажды он вышел за порог своего дома и обратил взор к звёздам. И говорил он с ними на их языке, и звёзды понимали его. В руках человека были зажаты горсти песка, песок сочился сквозь сжатые пальцы его, песок пел свои песни, знакомые Авину с самого детства. Но сегодня Арвин не слышал песок. Сегодня Арвин просил у целых созвездий сделать неведомое в этом мире. Арвин просил богов Сорги и Исканару дать жизнь песку, зажатому у него в ладонях. Дерзкой показалась просьба Арвина звёздам и Богам звёзд, и они прокляли его навеки скитаться по Земле без сна. Но не испугался Арвин, только крепче сжал песок в ладонях и, голову покорно опустив, остался под открытым небом ждать нового дня. Но вот и звёзды гневные скрылись в облаке, вот и ночь рассеялась, отдав дорогу утреннему свету. И лишь только коснулись первые лучи рассвета глаз Арвина, как он устремил взор свой к нарождающемуся дню и вновь новому солнцу. И заговорил Арвин с солнцем на понятном лишь солнцу языке. Просил Арвин Богов Зарайтана и Растайру дать жизнь песку, зажатому у него в ладонях. Нахмурилось солнце, ибо Арвин просил небывалое, неслыханное. И прокляли солнце и Боги солнца Арвина. Вечно будет Арвин скитаться по миру, не смея сделать лишний шаг, ибо солнце ослепило его. Но не испугался Арвин, лишь крепче сжал песок в ладонях и, голову покорно опустив, остался ждать, когда солнца заходящего край коснётся земли. Но вот и солнце скрылось, день за собой унеся за горизонт. Не обняла тьма ещё мир, лишь незаметно, как воры, сумерки прокрались на землю. И упал Арвин на колени, и заструились слёзы из его солнечных глаз. Он не знал язык полутьмы-полусвета, но сумерки вокруг него поняли Арвина. И разжались сами собой его руки, и песок выплеснулся из них, каждой песчинкой осознавая неведомое. Понял Арвин, что сумерки дали жизнь его песку. Но цена за жизнь в песчинке каждой была высока. Взамен миллиардов жизней в песке и единой жизни всего песка сумерки взяли только одну жизнь. Жизни Арвина. Много лет и веков минуло с той поры, и люди позабыли Авина, но песок помнил того, кто дал ему жизнь. И ждал песок, когда придёт его черед оживить Арвина. День сменялся ночью, и на смену яркому светилу выходила звёздная колесница. Сумерки по-прежнему дымчатой нитью сшивали дни, но только они знали, что время грядущее принадлежит только им. И настал день, когда оно пришло. 2. Девушка по городу идёт, не оглядывается. Я стою на обочине, стою во тьме. Чувствую сладкий запах лета, чувствую запах её волос и губ, чувствую еле уловимый запах её тела. Асфальт под моими ногами твёрдый и горячий, где-то рядом спорят два старика. Негромко играет радио из чьего-то окна. Добро пожаловать в славный 1973 год. Молодой человек, вжавшийся в стену дома – это я. Девушка, что плывёт, воздух жаркий рассекая, это она. Она. Моя судьба, я увидел её и поверил в это, поверил, несмотря на все уверения, что судьба и любовь это ложь, что любви вообще нет, есть только желание любить. Но, как ни удивительно, я не хочу её в буквальном смысле, я хочу просто обладать её душой. Я начинаю понимать дъявола, если он охотиться за такими душами. Девушка в золотом одеянии, волосы цвета старого золота и кожа ослепительно-золотая. Я отмечаю каждую мелочь в ней, каждую деталь. Она такая яркая передо мной, такая живая, до боли, до безумия живая! Она меня заметила? Слышит ли она, как бьётся моё сердце в груди? Знает ли она, что даже у такого как я есть сердце? Я спешу к ней, мне кажется, что она совсем близко, настолько близко, что стоит протянуть руку – и я коснусь её волос... Но это ложь. Её нет рядом со мной, внезапно я понимаю, что она далека от меня, и как далека! Нет, она не рядом, она не здесь. Меня осеняет смутная догадка – быть может, дело не в ней, нет, самое прекрасно и чистое создание в мире не может знать меня! Это меня нет. Давно нет. Я умер вчера. Умер... и попал в семьдесят третий. Я не знаю, что это за год, и почему я тут, я не знаю, может, я призрак самого себя, но, по крайней мере, я вижу своё отражение в витринах. Я не знаю, почему я здесь. Но будь я проклят, если скажу, что жалею себя. Ведь я не один. Моя королева здесь. Я лесной человек, человек родом из леса, лес проник в мою кровь и плоть, лес стал мною, а я отдал лесу свою душу. Я живу с рождения в лесу, и был уверен, что смерть обнимет меня за плечи именно среди моих деревьев. Ведь я знаю каждое, я знаю каждую тропку и каждый корень, я знаю тех, кто приходит ко мне, и тех, кто мечтает обо мне. Я знаю свой лес, и только лес знает меня. Знает лучше меня. Я не одинок наедине с тысячами деревьев, я не одинок наедине сам с собой. Я не слышал иного голоса, кроме голоса леса уже много веков. Честно сказать, слышать чей-то голос мне совершенно не хочется. Я живу. С меня и этого довольно. Более чем. Я знаю каждый свой шаг, я чувствую опавшую листву и хвою под моими ногами. Ветер ласкает моё тело, и не дышу я даже – прохладный воздух сам наполняет мои лёгкие. Каждый куст и каждая травинка благодарит меня за то, что я здесь. Я и сам счастлив быть тут. Я не знаю, что значит быть иным, лишь птицы иногда доносят до меня чужую речь и странные вести. Но я не слушаю их, не хочу слушать, довольно с меня и того, что я слушаю их чарующее пение. Я умер вчера. Просто не открыл глаз, проснувшись, просто проснулся в чужом неведомом месте. Не знаю, что случилось, не знаю, в срок ли покинул я свой лес, но я смирился с переменой. Смирился так, как мирился лес с пожарами и засухой, дождём и градом. Это моё, и я принимаю это. А достойно или нет – решать во всяком случае не мне. Я закрыл глаза, как только темнота коснулась моих зрачков, и словно бы в ту же секунду открыл их. Но не тьма коснулась моих глаз, а слепящий солнечный свет, словно ножом резанул. Стон вырвался из моего рта, голова запрокинулась. Я потерял сознание. Сны ли, или сумрачные видения, звуки неведомые или музыка дивная... Я не знаю, сколько времени я пробыл в мире смутного подсознания. Очнулся резко, голова разламывалась от боли, это была первая боль, данная мне небом. Я попытался встать, с первого раза не получилось, потом, в конце концов, поднялся и, пошатываясь, сделал пару шагов. Мой лес, лес вокруг меня исчез. Я понял, что умер и попал в ад. Мимо с диким рёвом пронеслось что-то безумное, я вжался в стену какого-то неведомого строения. Глаза мои не верили тому, что видят, уши не верили звукам, что слышали. Я впервые осознал истинный вкус ужаса, не того, природного, естественного, перед тьмой и неизвестностью, нет, это был настоящий ужас, коварный, дикий, приникающий в каждую клетку, заполняющий всего меня. Впервые понял я, что мир мой – не только сумрачные своды леса. А потом... Потом страх мой исчез, испарился в один миг, словно ночной кошмар с первыми лучами рассвета спал с моих век. Потому, что я увидел девушку с хрустальным именем. Сейчас мне кажется, что она идёт целую вечность по противоположной стороне дороги. Мне кажется, что и не было меня, не было леса, и реально лишь то, что я стою сейчас, здесь, и смотрю на самое прекрасное существо на свете. Мне и не нужно ничего больше, жизни и жить не нужно, только бы было позволено всегда стоять здесь, так далеко от королевы и смотреть... просто смотреть на неё. Но вот она скрывается за углом. Я чувствую, что душа моя стала пуста в один миг, и я бегу, бегу за ней, я не замечаю ни удивлённых взглядов, ни каких-то гортанных выкриков людей вокруг. Я бегу за королевой, и для меня нет ничего важнее сейчас, чем коснуться рукой края её одежды. Я кричу ей не её имя, я зову её так, как хотел бы звать. И она оборачивается. Я встречаю взгляд её, вижу гордое лицо, сильный рот. Глаза моей королевы рысьи, они ничего не пропускают вокруг. Я чувствую холодок внутри и понимаю, что она смотрит вглубь меня. - Кто ты? - спрашивают мои губы, но сам я нем в глубине себя, и нет во мне ничего, кроме восхищения моей королевой. - Я Лира, - хрипло говорит мне золотая королева, но я знаю, что внутри себя она говорит совсем другое. Я вижу, как внутри Лиры разливается водопад, поток слов, образов. И остается мне только слиться с сознанием золотым. И слушать, слушать, слушать... 3. Мои глаза как ясный свет, что из них льется. Меня зовут Лира, Лира из рода ханти. Мы живём тут уже десятки тысяч лет, живём в нашем лесу, и в каждом из нас продолжается род великих ханти, лесного народа. На моей коже до сих пор сияют рубцы, оставленные мне острыми листьями золотых дубов, в ветвях которых я играла, будучи детёнышем. Мы живём парами. Мы сёстры, каждый из рода ханти имеет сестру, столь же прекрасную, как и она сама. Если твоя сестра мертва – ты тоже можешь смело взглянуть в лицо смерти. Если ты не умрёшь сам от тоски и горя, как истинный ханти из рода ханти – остальные ханти убьют тебя. Потому что нельзя жить с половиной души. А душа у нас одна на двоих. Я иду по нашему лесу. - По нашему, – говорю я, изо рта моего вырывается пар, так холодно и прекрасно этой ночью. - По нашему! – говорю я, и слышу, как мой хриплый голос рассыпается по всему именно нашему лесу, как застревает он в ветвях деревьев. Я слышу, как рассекают его на сотни голосков острые листья. Я иду, лапы мои ласкает туман, клубящийся вечно у оснований деревьев. Я иду умирать. Каждый шаг мой непонятен мне, он отдается в моей голове непонятной тупой болью. Я иду умирать, как и моя сестра Лесс, погибшая день назад. Мне больно и пусто в моей душе. Моя душа разорвана на два лоскута, один из них мёртв вместе с Лесс, второй умрёт сейчас. Никто не говорит мне, что так и будет, напротив, считают, что души наши бессмертны, и там, далеко в пирамидальном мире за горами, мы будем снова вместе, но я, потеряв Лесс, знаю, что это не так. Лесс мертва и я умру вместе с ней. Я видела её мёртвую. Такие не оживают, как лягушки, замерзшие холодной ночью. Такие пусты и мертвы. И выход есть только один, данный нам ещё много веков назад. Я должна отдать себя скалам. Только тогда моё сердце перестанет судорожно сжиматься. Потому что только несколько часов назад я поверила в то, что Лесс больше нет. Глаза её, золотые глаза, мои глаза, были подернуты белесой пленкой, и взгляд остановился. Лесс лежала, пронзенная золотой стрелой золотых лучников, мстить которым будут мои соплеменники. Кровью заплатят они за её кровь, а своею ли или её – решать не нам. Тело Лесс было седым, словно смерть забрала не только её взгляд и дыхание, а саму золотую шкуру сняло с неё. Её лапы, такие ровные, не как мои, застыли и затвердели. И кажется мне, будто она готовится к какому-то решающему броску. Будто в последний момент превратилась она в каменное изваяние. И вся наша жизнь с ней пронеслась перед моими глазами. Лесс была старшей из нас двоих, она была ханти эль, всецело животным, более совершенной и быстрой. Я же ханти сэд, прямоходящая, моя передние лапы не так развиты, как задние и не предназначены для бега, но мои глаза такие же ясные, как некогда глаза Лесс, и тело такое же сильное, как и её тело. Мои клыки – её клыки, мои когти – её когти, наши лица одинаковы, как всегда у сестёр. Если бы мы отличались друг от друга хоть на йоту – нас бы убили ещё детёнышами. Ханти сэд перерезали бы нам горла золотыми листьями, а ханти эль выпили бы нашу золотую кровь. Но такого не случилось. Мы были достойными сёстрами. Мы разорвали в паре десятки охотников, но теперь, через столько недель и лет золотые стрелы достигли и нашей общей души. Лесс больше нет. Теперь и я должна умереть вслед за ней. Нет, смерть отнюдь не пугает меня, напротив, я иду к ней, взор мой уже не затуманен горем, и сердце моё очищено. Я знаю, что меня ждёт короткий полёт на дно затянутой туманом пропасти, я знаю, что крик мой гортанный запомнят наши скалы и белые горы. И я вижу свет луны и слышу шорох смертоносных листьев, вижу себя на краю обрыва. Я знаю, что шаг мне один остался, один шаг вперед и сотни дней, часов, веков вниз, туда, откуда не возвращаются. Я не знаю, там ли Лесс, или лишь я одна обречена на вечный полёт. И вдруг я задумываюсь на секунду, а что если мне жить без Лесс? И я сама ужасаюсь этой мысли, которая кощунственна, которая противоречит всему моему роду, роду ханти, гордых ханти! И я готова уже сделать шаг, прыгнуть вперёд, как вдруг силы оставляют меня и я проваливаюсь в серый сон. Я сплю, или сознание покинуло меня, я задыхаюсь в тумане белом густом, он забивает мои лёгкие клубами плотными, и я открываю глаза, и понимаю, что очистился разум мой. Я понимаю, что теперь я решилась на самый отчаянный шаг в моей жизни, и в жизни всех ханти, каждого из рода ханти. Я понимаю, что силы духа нет у меня, что я недостойная сэд. Даже смерть сама презрительно отвернула от меня своё лицо. Нет прощения мне, и не могу я очернять род гордых ханти собой! И я решаюсь сделать то, что никто не делал, стать тем, кто никто не был. Я, ханти сэд, несовершенная ханти, с куском души остро обломанным, что меня режет, словно стрелы охотников решаюсь на самый безумный шаг в жизни всех ханти. Я, ханти сэд, разбегаюсь, насколько хватает сил, и делаю самый большой прыжок в своей жизни. Ух, как ветер свистит в моих острых ушах! Ветер бьет меня в грудь, это какое-то мгновение, но мне кажется, что лечу я целую вечность. Я перевернулась в воздухе, сама не знаю, как это получилось, перевернулась, и на секунду перед моими широко распахнутыми глазами пронеслась пропасть, страшная белёсая пропасть, туманом затянутая, до самого дна промелькнула. Но нет уже этого, нет, и не вижу я ни пропасти, ни смерти перед моими глазами. Я чувствую боль жгучую в груди, то ли страх это, то ли напряженные мышцы после прыжка свело... и я озираюсь, и я понимаю, что я, Лира из рода ханти, стала первой ханти, в отчаянном полёте перешедшей Грань. Я здесь, а мир мой там, я здесь, и значит, вся моя новая жизнь будет новой именно тут. Я сделала пару шагов вперёд по новой земле. Глаза мои открылись шире, преисполненные коварного, древнего ужаса. Прямо передо мной был лес, но не мой лес, не золотой, но тёмный и безумный. И озарён он не светом золотых звёзд, а светом костров. Странные существа сидят возле них, не ханти и не парами, одежды их тёмные, волосы длинные и спутанные. Самый крупный из них странные звуки издает, а остальные внимают покорно, но не покоренные им. - Швессен! Швессен! 4. Швессен! Карамоту! Яви, Яви! Кориан вскинул правую руку и вместе с тем упал на одно колено - Швессен! Швессен! Арвин, Арвин! Дети окружили Кориана и повторяли каждое его слово. Которые помладше были невнимательны и рассеяны, Клем снова толкнул Оса, а Оса, в свою очередь заревел тонким противным голосом. - Даршин! – строго прикрикнул Кориан, и дети мгновенно утихли. Тот занес меч над головами связанных дива и человека. - Швессен! Яви! Арвин, Арвин! Мота! Царь песков и король мира, хозяин вечности и единый бог для каждой жизни, Арвин! - Швессен! Две расы, две крови на землю пролейтесь! - Войди в мир, Арвин! - Войди в мир, Арвин! - Яви, Яви! Швессен, Швессен! Крик разорвал небо над Кромаром. Служители песка набожно прижали руки к лицу и зашептали молитвы, к которым их губы с детства привыкли. Старуха Клера в неистовстве забила руками по бедрам и заметалась по ночному посёлку, вереща – Свершилось, свершилось! - Швессен! Я проснулся в холодном поту, боже милостивый и все святители его, сколько всякой ерунды надо пересмотреть на ночь, чтобы снилась подобная ерунда, мать моя женщина, Аллах всесильный, Будда милосердный, драконы золотые, моджахеды-убийцы... Что мы вчера пили? Этот вопрос явно старше меня, старше моих родителей, наверное, появился он на свет вместе с Иисусом Христом, Иоанном-святителем, если, разумеется, в то время уже говорили по-русски. Вроде говорили... - Эй, ты не знаешь? – я незло пнул собственного кота, который умудрился крепко спать, положив морду на мой тапок. Соответственно, остальной кот находился в весьма интересном положении, зажатый между кроватью и тумбочкой. Стас взвыл мерзким рекламным голосом и пошел в угол обижаться. Впрочем, дулся он на меня недолго, так как путь мой пролегал в ванну. А вот обойтись без утреннего омовения Стас не мог, каким бы обиженным он не был. Вот и теперь он ловко вскочил на краешек ванны и требовательно подставил морду под кран. Я отвернул кран немного, достаточно для того, чтобы удовлетворить моего кота тоненькой струйкой, оперся руками о раковину и поднял тяжелый взгляд на самого себя. Зеркало ничем новым не порадовало меня, ибо из треснутой красной рамы на меня смотрело что-то опухшее и с сексуальной, по голливудским меркам, трёхдневной щетиной. Я уныло подумал о тщетности всего сущего, отодвинул мокрую морду Стаса и включил горячую воду. Зачерпнул в ладони и начал стандартное утреннее утопление собственной физиономии. На этот раз сработало, и я начал постепенно просыпаться. Полотенце оказалось отвратно-колючим, но тем ни менее, я пересилил себя и начал злобно возить по лицу мохнатой тканью. Опять таки операция «пробуждение» шла своим чередом. Далее пара шагов вправо и вот она, Земля Обетованная, место, к которому стремились многие, но доходили единицы – моя кухня, единственная в своём роде. Прямо по курсу... хотя вру, чуть левее, любовь всей моей жизни – холодильник, чьи недра таят в себе такие богатства, как холодное пиво, рыба, холодное пиво, вроде кусок ветчины был и... холодное пиво. Я, переполненный первобытным трепетом, дернул дверь на себя и тут же понял, что зря я это сделал. Уж лучше бы я не открывал холодильник, и пребывал бы весь день в твёрдой уверенности, что пиво там есть. По-крайней мере, оно там было. Было! Не спорьте, было, я не совсем ещё с ума сошел. Сейчас у меня было выражение лица, как у того мопса, что мне прислал Игорь на почту. Под картинкой шла весьма подходящая дню сегодняшнему надпись – Всё пиво выпили, сцуки... Именно. Вчера что, пьянка была? Да. Вчера отмечали переезд Вики, хороши были все... но домой я ехал один... значит позавчера? И, что, вчера всё выпили? Да не может быть. Я снова с надеждой оглядел глубины холодильника, но он смог порадовать меня только пакетом молока недельной давности. Вздохнув, я уныло поплелся к плите, зажег газ и поставил кастрюльку с водой. Итак, ранее утро, мой организм, измученный нарзаном, сейчас с удивлением обнаружит, что вместо желанного пива в него поместят сосиски на пару с кружкой крепкого кофе. Грустному течению моих мыслей помешал Стас, который не хотел пива, а пришел ко мне с призывом накормить его по случаю утра. Занятная тенденция – мой кот хочет жрать каждый день, совсем как я... мы похожи, так? Я отрезал ему пол сосиски, и он, с видимым удовольствием, стал вкушать этот дар богов. Богов... хм, занимательное выражение, но смысл, пожалуй, ещё занимательнее будет... Интересно, Стас считает меня Богом? Ага, сам себе ответил я, эдаким карманным божеством – подошел, потребовал, даже без слов, одним видом приказал – ЖРАТЬ... вот и посыпалась с неба манна небесная в лице обломков сосисок - А скажи-ка мне, Стас-сан, а вот, не дай Бог-Аллах, Будда и кто там ещё, помрёт твой хозяин? Коней, так сказать, двинет? Лыжи склеит и карасиком под воду? Че делать то будем? Никак с такой ряхой и крысяков в подвале давить? Ой, не верю! Вода тихим урчанием сообщила мне о своей боевой готовности, и я бросил полторы оставшиеся у меня сосиски. Я облокотился о подоконник, достал из пачки сигарету. Прикурил от зажженной плиты, нещадно опалив брови. Прав таки Цой, и мать бы его так – всё не так уж плохо, совершенно не так уж плохо, а кто имеет что-то против... Ну кто, в самом деле, может иметь что-то против человека с сигаретой в руке? Разве что безумец. Безумец и сын безумца. Я затянулся чуть пьянящим дымом, откинул голову назад. Мир есть любовь – прозвенела в голове чья то фраза из далекого далека... и в ту же секунду я понял, что сосисок у меня сегодня не будет, ибо из кастрюльки на меня смотрело рыхлое месиво, которое буквально минуту назад было ещё многообещающим завтраком... моим, между прочим, не чьим-нибудь. Я мрачно сказал Стасу всё, что я думаю о себе, сосисках, сигаретах, мыслях и плите, которая в кои то веки решила стать рекордсменкой по скорости уничтожения продуктов, и мрачно полез в холодильник. Без пива, не забыли ещё? Мне его и открывать лишний раз больно. На нижней полке оказался кусок сыра, соседствующий со сморщенным помидором. Я с грустью и тоской по сосискам отрезал себе кусок сыра, по размерам соперничающий со словарем Ожегова, положил сверху микроскопический ломтик хлеба и решил заняться общественно полезным делом – а именно приготовлением бодрящего напитка. Уж не знаю, может, кого и бодрит кофе, но на меня такое действие производит только само ощущение того, что я пью некую жидкость, которая, по логике вещей, должна меня бодрить. Вспомнил, что забыл включить чайник, ещё раз помянул себя нехорошим словом и нажал на голубую кнопочку. Достал из шкафчика единственную целую кружку, насыпал две полных ложки кофе, сверху три кусочка сахара... кстати, долго вертел один кусок в руках, раздумывая, почему лед – кубики, а сахар кусочки? Потом плюнул на это дело и бросил сахар в чашку. Чайник вскипел на удивление быстро, и я залил кипяток в кружку. - Здравствуй, утро! – громко продекламировал я и героически распахнул окно. В кухню ворвался поток морозного воздуха, и я счастливо расхохотался. Ещё один день и всё та же жизнь! Всё ещё улыбаясь, размешал кофе, бросил коту бывшие сосиски и с преувеличенной жизнерадостностью откусил кусок бутерброда с хлебом. А ничего, кстати! Жить можно и даже нужно! Я сделал большой глоток. Кофе температуры расплавленного металла, но для меня самое то. Подумал о том, что сейчас надо бы одеться, найти галстук где-то в таинственных глубинах шкафа, потом... или раньше, побриться, и пойти штурмовать родную контору. А разве можно иначе? Как выяснилось позднее, иначе можно. Галстук я не нашел, несмотря на то, что вывалил на себя всё содержимое шкафа, брюки оказались в настолько плачевном состоянии, что я даже не рискнул прикасаться к ним... В конце концов я, облаченный в какую-то полуспортивную дерюгу, отпихнув кота, мрачно поплелся на работу, с ехидством представляя себе, какие предположения буду строить ребята, увидев небритого и помятого шефа. Боже мой, как же я проклинал себя спустя пару минут, когда проходил мимо магазина Обувь Шок... Но обо всём по порядку. Мой офис всего в десяти минутах ходьбы быстрым шагом от дома, и я всегда наслаждаюсь вынужденной утренней прогулкой. Мой маршрут прост - мимо дома, мимо киоска Фрукты, мимо магазина «Белый ветер», прямо по Ленинградке... и вот именно тут, сразу за Белым Ветром, почти у метро, у шокирующего магазина я увидел женщину с рысьими глазами. А что? Сейчас я уже сижу на работе, совершенно никакущий, кофе и крепкий чай не спасают, все равно хочется спать, хочется домой, и уткнуться носом в подушку, хочется... ещё раз пройти мимо магазина Обувь Шок и увидеть женщину с глазами рыси и взглядом кошки. Разумеется, она всё ещё там, кто-то сомневается? Вошла Леночка с аккуратной стопкой документов. Вошла без стука, кстати. В этом доме кто-нибудь научится когда-нибудь стучаться, прежде чем входишь в кабинет к шефу? А, бесполезно... Потом был день, день, овеянный музыкой Queen, которая лилась и лилась из колонок. Просто я забыл остановить диск. И снова и снова звучала песня Killer Queen... интересно, это песня о смерти? – впервые задумался я, когда из оцепенения полу-рабочего, полу-расслабленного меня вывел очередной телефонный звонок. Нет, сегодня на звонки я отвечал десятки, а может и сотни раз, но только этот словно встряхнул меня. Звонил Игорь, который странно-отчаянным голосом взывал к моей ещё не уснувшей совести. Я пропустил его день рождения, и с меня следовало явиться к нему, с покорно опущенной головой ещё неделю назад. Но что поделать - всё дела, дела, переговоры, вылеты. Я чувствовал себя альпинистом, попавшим под лавину из бумаг, документов. Сегодня Игорь был жесток и неумолим. Пришлось сказать, что приду, что буду, и будь я проклят, и будь проклят мой дом и Стас, если я, такой вот дегенерат рода человеческого, осмелюсь не придти. После разговора напрочь пропало так и не появившееся сегодня желание работать и я, сделав особо умный вид, сообщил своим, что шефа нет и не будет до завтра. Народ отнесся с пониманием и я, бросив нежный взгляд на свой маленький милый коллективчик, поспешно вышел. Странная вещь – подумал я ни с того ни с сего – полдня я искал какой-нибудь благодушный предлог, чтобы уйти с чистой совестью – и вот, пожалуйста, мне звонит Игорь, и грозит мне смертью. Как всё-таки хорошо иметь друга, который всегда выручит из непростой ситуации! ... Я весь напрягся изнутри, когда проходил мимо Шока. Но женщины с рысьими глазами там не было. Я не говорю – конечно, я до самого последнего момента верил, верил искренне, что она там, там... Но её не было. Ну конечно, с какого черта она должна торчать там весь день. Её не было у магазина Шок. Она ждала меня в моём подъезде. 5. Любовь, как рис, что запутался в волосах невесты, а может, как свет звёзд в глазах Бога. Что это – спрашиваю я себя, и сам же нахожу ответ – это солнце, это всего лишь южное солнце. Я иду по дороге, или дорога сама ведет меня, но я уже не задаюсь этим вопросом, я просто иду, а куда - решать, во всяком случае, не мне. Я иду по дороге, мои мысли запутанны, смешно запутаны, но мне нет до этого дела. Вчера я начал этот путь, а закончу, нет ли – не всё ли равно, главное - волшебное, зачаровывающее чувство пути под моими ногами. Я чувствую дрожь земли, я вижу рассветное солнце. И предрассветное солнце я тоже вижу и всё же не останавливаюсь, я не обращаю внимания на ослепительную, естественную, древнюю красоту вокруг меня, я слишком захвачен своей дорогой. А выбирал я её долго... пожалуй, даже слишком долго. Мои друзья часто говорили, что я охвачен безумием, что мои идеи пьянят меня, как старое вино, и я сам понимаю это, но каждый раз, когда меня снова охватывает чувство того, что вот-вот что-то случится... я начинаю понимать, что мне уже ничего не важно. Кроме одного – идти вперед. Когда я расстался с Бетой, я понял, что моя жизнь, в пути или без, лишилась чего-то безумно, безбожно важного, я понял это, только потеряв то единственное существо, которое полюбило меня. Полюбило со всей искренностью, со всей детской непосредственностью. Я никогда не замечал её, как не замечаешь соседских детей, если они не плачут по ночам и не путаются под ногами. Я не замечал её как девушку, как живое существо, дивы для меня – лишь мелкий народец, чье существование невероятно бессмысленно. И непонятно, и не желанно для меня было, что Бета всегда стремилась быть рядом, что она находила меня, где бы я ни был, и что бы ни делал. Я не видел её, когда она тихо садилась рядом со мной и часами сидела, не шевелясь почти у моих ног. Сказать по правде, я бы так никогда не отличил её в целой толпе дивов, если бы не её пронзительные зелёные глаза, не сияющие, как у всех дивов, а мутно-зелёные. Очень глубокие глаза. Когда она смотрела на меня, не моргая, по спине бежали мурашки, как будто бы Бета смотрела куда-то глубоко вглубь меня, сквозь меня, через меня. Взгляд её цеплял самые тоненькие струнки где-то под сердцем. Иногда даже было неловко находиться рядом с ней. Но я работал вблизи их деревеньки, и не встречаться каждый день с её глазами и улыбкой было невозможно. Она сама находила меня. Каждый раз. Дивы, странные создания, другие расы, все, кроме сабаров, считают, что грех обидеть дива, это то же самое, что обидеть собственного детёныша. Когда я впервые пришел к ним, дивы напоминали мне стайку тропических рыб, до того были они маленькие и яркие. Настроение их менялось постоянно, от горького и почти театрального плача, до гомерического хохота. Целыми днями они носились по улицам и деревьям, и понять, где дети, а где взрослые, было невозможно. Скорее всего, у них и не было такого разделения по возрастам, все дивы были для меня как дети. Именно поэтому, когда на меня с дерева грохнулась крохотная девчушка с безумно длинными чёрными волосами, моей первой реакцией был крик и оплеуха, которыми я награждал дивов направо и налево. Я воистину чувствовал себя единственным воспитателем в детском саду, воспитанники которого готовы ходить на головах, лишь бы не делать то, что требуется. Как ни странно, она не заревела, а только вывернулась из моих рук и молниеносно забралась обратно на дерево, где её с трепетом ждали такие же, как она. Я сплюнул и пошел домой. Второй раз я увидел её, когда набирал воду из колодца. Сам колодец вырыл я, дивы довольствуются дождями, которыми изобилуют их небеса, но мне нужна вода. На меня пристально смотрели из ветвей дерева два широко раскрытых зелёных глаза. Я не обратил ни малейшего внимания на дива, набрал полное ведро и зашагал к крыльцу. Я шел, думая о том, чтобы не расплескать с таким трудом добытую воду, и слышал за спиной крадущиеся шаги. По пятам за мной, след в след, шла зелёноглазая девчушка, у которой вызывал искреннее любопытство каждый мой жест. Я решил не замечать её, и вошел в дом. После этого я часто ловил себя на мысли, что говоря о дивах, я думаю о целом рое шумных, лёгких и беззаботных созданий, а когда думаю о зеленоглазой девушке (да, я думал о ней чаще, чем хотелось бы), я не могу связать воедино её и всех остальных дивов. Её любопытство, проявленное ей в одиночку, было для меня в новинку. Потом я стал замечать её присутствие в моём доме, видел иногда, что мои книги и инструменты лежат не на тех местах, куда положил их я, что на моём толе появляются неведомые фрукты, те самые, что росли на самых верхушках деревьев, и я никогда не могу достать их. А однажды я зашел в дом в тот момент, когда она самозабвенно пыталась сдвинуть с места мой письменный стол. Убейте, не знаю, для чего ей это понадобилось, но она была так увлечена своим занятием, что даже не заметила, как я вошел. Я тихо прокрался к креслу и сел в него, несколько секунд смотрел с улыбкой на её тщетные усилия, потом спросил: - Как тебя зовут? Она вздрогнула всем телом, обернулась, увидела меня и рванула к окну. Секунду спустя, видимо, осознав, что видела на моём лице не гримасу гнева, а, скорее, добродушие, повернулась ко мне с озорной улыбкой. - Бета! - Значит Бета. А что Бета делает в моём доме? Она удивлённо вскинула брови и в её взгляде я явственно прочитал, - ой, дурак! Не видишь, что ли, стол двигаю?! – но не произнесла ни звука и вспрыгнула на подоконник. Мой незлобный вид явно не успокоил её, и она была готова ускользнуть в любую минуту. Я помолчал немного, а затем спросил: - Чем тебе не понравился мой стол, Бета? Она всплеснула руками и вскричала: - Но он же стоит прямо посреди комнаты! Духи Актау не смогут войти в твоё жилище, и ты будешь вечно мучиться! - Я не див, Бета, для меня ваши духи и Боги несущественны. Так что ты совершенно зря беспокоишься. Похоже, она не вняла моим словам, но, как и все дивы, тут же забыла о них и переключилась на мою книжную полку. Видимо, у неё давно назрело много вопросов, и они градом посыпались с её языка. Я едва успевал отвечать, для чего мне столько, по её пониманию, камней, зачем мне куски глины, и почему у меня стоят мёртвые цветы на камине. А потом... Потом я переступил свою главную черту – не вступать ни в какие отношения с местным народцем. Честно говоря, я и не вступал, так, проводил с ней чуть больше времени, чем требовалось. Я был в полной уверенности, что все дивы готовы болтать без конца, был бы слушатель, но Бета больше молчала и внимательно слушала меня. Я рассказывал ей о своей Земле, о том, как живут другие народы, читал ей вслух Дюма, Жюль Верна и Беляева. Она слушала, широко раскрыв свои туманные глаза, я видел, что каждое моё слово западает ей глубоко в душу. И в скором времени я начал понимать, что невольно стал зачинщиком принципиально нового дива, познающего и жаждущего знаний. А Бета именно впитывала их, как губка, требовала всё новой информации, которую я ей давал по мере сил. Когда у меня находилось чуть побольше свободного времени и желания, я учил её читать. Но тут я столкнулся с весьма ощутимой проблемой – Бета искренне считала каждую букву живой и разговаривала с книгами, как со своими друзьями. Ей казалось, что они слышат её, и читает вовсе не она и не я, а сами книги рассказывают нам свои удивительные сказки. А через некоторое время она меня утомила. Мне надоело её постоянное восхищение мною, надоело постоянное её присутствие рядом, да и глаза её зелёные стали меня утомлять. И кем бы она ни была, для меня она по-прежнему оставалась дивом, с которым и считаться то глупо. Я отдал ей часть своих книг, которых было не жалко, и с головой погрузился в работу. Но потом, каждый день я сталкивался с её восторженным взглядом. Потом с просящим. Потом с жалобным. С грустным. Она не понимала, чем разочаровала меня и пыталась всеми способами заслужить обратно моё внимание. По правде сказать, это у неё не получилось. Она больше не снилась мне по ночам, и её зелёные глаза не казались чем-то особенным. Я был пресыщен ею, и мой разум был полностью свободен для продуктивной работы. Я не обращал внимание больше ни на одного дива. Замечал иногда её глаза, полные грусти и едва сдерживаемых слёз, но это не волновало меня больше. Мне не была нужна любовь дива. Мне не была нужна любовь. Чья бы то ни было. А потом пришел песок. Бог песка ворвался в мир дивов, Бог песка, и сам песок просочился в дома и реки, в деревья и горы. Поначалу дивы не понимали, какая опасность им угрожает, и восторженно копали в песке туннели, стоили замки и крепости из обильно политого водою песка. Но он всё прибывал и прибывал, пока, наконец, не дошел до крыш их примитивных домиком. И только тут стихийная паника накрыла всех дивов, они метались по песчаным дюнам, наталкиваясь друг на друга, пытались забраться повыше на верхушки деревьев, но те трухлявели в несколько часов и становились ненадежным убежищем. Потом дивы начали умирать от жажды и голода, столько крохотных высушенных телец я не видел никогда, ни до, ни после, даже сейчас, путешествуя по высушенным мирам. Бета, измученная любовью и привязанностью ко мне не видела ничего вокруг. С играми она покончила давно. В самый последний раз я видел её на крыше, погруженную в очередную книгу, которую, как единственную ценность, она вытащила из погребаемого под песком дома. Когда я решил, что больше меня здесь ничего не держит, даже упорная работа, я окликнул её, но она не услышала меня. Я подошел поближе, теперь, чтобы попасть с крыши на крышу, достаточно было сделать только шаг. Она крепко спала, положив голову на раскрытую книгу. Это был Повелитель Мух Голдинга, прочитанный мною для неё уже раз десять. Я усмехнулся и попробовал разбудить её, но тут меня подхватил резкий поток ветра, и понёс над засыпанным песком мира. С тех пор я не видел больше Бету, и с тех пор я проклинаю каждый день, когда я ложно посчитал, что мне не нужна ни она, ни её любовь. Я кляну себя и собственную жизнь, когда вспоминаю, как глуп я был, я прошу Богов, в которых не верю, чтобы они вернули меня назад, я не хочу жить здесь без неё, и я готов жить даже в Пустоте, только бы быть рядом с Бетой. А сейчас я иду по полю из маков, совсем как в той книжке Волкова, что я читал Бете однажды ночью. Я помню её глаза, помню её взгляд, восхищенный, удивлённый и требующий, чтобы я читал скорее, ведь впереди так интересно! Я иду по полю среди маков, и я надеюсь, что в конце своего долгого звёздного пути я встречу самого прекрасного дива во Вселенной. Я вижу её во сне. Я иду к ней.